Дура суринама

Они смеются. Милые мои.
Они смеются, дуть оставив в блюдца.
Они гоняли жаркие чаи
в холодный час. Теперь они смеются.
.
Я их развлёк. Я выходил под снег.
Я выходил в пургу в одном исподнем.
Я пролежал в сугробе целый трек
Махатмы Ганди «Речь “Мы рассупоним
.
хомут на шее лошадей-людей”».
(Как рассупоним? — так: печальным ржаньем.)
Мне кажется, южак, а не борей,
сегодня выл. И я, во избежанье
.
уноса вслед за Дороти в ту даль,
которая у нас тьмутараканью
зовётся, закопался в снег. «Мне жаль, —
сказал я милым. — А сейчас я ланью, —
.
сказал я им, — скакну, скакну, скакну».
И я скакнул. Потом упал, отжался.
А после подтянулся. И в струну
расправился, на руки став. На галсы,
.
шагая на руках, весь изошёл.
Привнёс веселье… «Дура суринама», —
мне кажется, услышал я. Укол
послышался. Подобное упрямо
.
теперь мне лезет в слух: хороший смех —
а слышу это… Пусть. Не страшен холод
теперь. И на руках пошёл. И мех
теперь не нужен: холод, а я молод
.
теперь и выхожу лежать в снегу.
Я всё это теперь опять умею.
А оторопь исчезнет к четвергу:
теперь всё к четвергу, и не позднее,
.
стирается во мне. Сейчас четверг,
и мне неделю с «дурой суринама»
сходить с ума. Четверг уже померк:
я пригляделся к тем, кого незнамо
.
зачем смешил. И сверился с собой
на спрятанном подписанном портрете
(себя я ещё помню). Боже мой.
Чаи гоняли жёнушка и дети.