Странно маме это и досадно:
боль не убывает: на свою
ровную тупую из засады
нападает чья-то, и дурью́
любопытно вместе человечка
добивать. Засадная — своя,
впрочем, тоже: пряталась в местечке
Серце с малолетства. Так, двоя
боль, боль умножают обе боли…
Вошь и моль, совокупившись вдруг,
снова гробят маму в снежном поле,
заключив в стальной колючий круг
лагеря по-быстрому, где мама
мамы перемёрзла, а за ней
вымерз человечек килограмма
в три-четыре, он ещё теней
не бросал на это сучье тело
около Луны, он не успел,
самый новый в их семье; свежела
зря её семья. Слогораздел
на войне «войны» толков и резок:
«вой» и «на», где «на» — на, забери
летом порождённого в довесок,
вошь под стылой Нарой. Декабри
мама ненавидит, на морозе
маме больно. Ей теперь всегда
больно: моль, по карте поелозив
до мозолей в лапках, города
в трупы растирает бабьим летом
и февральской ночью в високос.
Маму боль корёжит рикошетом,
а других — прицельно, на вопрос
«что уцелевает на поверку
в вены вскрывшем поперёк и вдоль
виде homo?» огрызаясь: мерка
человека: боль, одна лишь боль.