13

Милый дом, родные электрички,
дорогой тринадцатый вагон…
Я ему читал, он по привычке
на конечной бил меня за сон,
прерванный конечной остановкой,
будто это я его прервал.
Я читал, все спали, лишь неловкой
(всяк в осьмнадцать угловат) вповал
не спалось: глаз правый, пятаковый,
левый глаз, просторный голубой,
щурились, косились — и по-новой
щурились, косились. За волшбой
(а не сглазом!) выбегать в Лопасне
часом забывала, но цветы
(то желтофиоль в горшке в соблазне
обратить чтеца в «любимый, ты…»,
чтобы целовал, ответив: «очень!»,
то веночек «Я сама сплела»,
чтобы, как Серёжа, был отёчен
и пошли́л про жизнь: де, «не мила».
Ни за что)… цветы всегда дарила.
Серпухов — конечная. Вагон,
выходя, пинал: «Будил, дебила
ты кусок» и бил: «Будил, долдон».