А на руках — потом

Ты никакой. И снова как собаку
тебя лелеют и на задних лапках
стоят перед тобой, толкая к шагу
прочь óт остолбененья на булавках:
.
долой со стула, на котором сидя
перед стеной, смотря в её изъяны
и прелести семь дней, теряешь в виде
двуногого, приобретая рьяно
обличие пришпиленного в мае
жука одноимённого. «Хотя бы, —
белугою ревут, добра желая, —
по парапету, сволочь, сиволапо
пройдись, родной, ведь ты ещё двуногий,
а на руках — потом, когда твой мóрок
счастливо разрешится. Есть немногий,
но всё же смысл в ходьбе без отговорок
по жёрдочке балконной. По перилам
ты так любил шататься, вспомни, милый».
И ложкой с конфитюром в косорылом
рте ковыряют с присказкой: «Дурилой
не будь, откушай красного и мощью
нальёшься, банный лист, прилипший к стулу».
И вальс собачий хором, в скоморошье
впадая, воют. Только б с места сдуло.
.
И так семь дней: теперь сидишь неделю,
а прежде прекращался на денёчек.
Ты усидел, они не утерпели.
Охота и решимость одиночек.