В чистом поле в чистом платье Ритка
плачет об ущербности своей:
«Дважды не допетрила…» Отсидка,
верно, наказаньем станет ей,
верно, посидит, себя невзвидит,
верно, за загадочность вещей:
«Дура я, а вовсе не эпитет
женщин Ботичелли…» Не тощей
нынешней, срок отмотав, — старухой
выйдет из мордовских лагерей;
ну хоть так: не членисто-же-брюхой
выйдет, отсидев, и не добрей.
Ладно, это только будет… Ритка
прискакала в чистом и давай
всем совать подол: «И кармелитка
чище не носила. И трамвай
чище не видал у пассажирок.
Стираное. Мылом. Белизны
невозможной. Свадебное. Стирок
щепетильней несть. Оголены
шея Симонетты и Венеры
руки. Посмотрите же, ослы
и бараны мраморные». Меры
к заголённой приняли. Милы
были: били вяло, но и люто,
то есть долго, то есть несмотря
на плоды любви внутри уюта
живота (двоих носила). А
конкурс чистоты касался крови:
чистую у чистых брали и́
в палых кирасиров наготове
тут же заливали. Ведь бои. 


























