Я б стрелки поменял, чтоб вместо длинной
короткая наяривала, с глиной
минут творя то, что уличено
в медлительности: дерево; оно
лишь умирает в скорой, а до яблок
эон растёт, и вот уже неярок,
но тускл свет налива, — вырос я́
и, апельсины сетками суя
в заросшее усами ротовое,
доволен так, как недоволен, воя:
«Мам, но когда же вырастут они!»,
был в спешные ребяческие дни,
когда сажал налив («он будет белым!»).
Короче. До часов мне нету дела,
пускай резвятся сонные часы,
пускай овсы не помнят ни осы,
чья жизнь теперь мгновенна, лица мошек
не занимают память цветоножек.
Напротив, волокитят дико пусть
минуты: мне так надо наизусть
всё это затвердить: вот ты с посте-е-ели
встаё-ё-ёшь и ша-а-асть к окну: «А акваре-е-ели
вчераа-а-ашние, — взвыва-а-аешь, — где они-и-и?!»
Опеплились. «Тогда-а-а в окно-о-о столкни-и-и». 


























