Я всё время разбиваюсь в той же машине (не из Боуи)

Я бьюсь. Она приходит посмотреть,
вздохнуть, всплакнуть и, чёрную ромашку
вложив в пластмассу рук, «Опять комедь
дель áрте», — расплеваться, наотмашку
пощёчину оставив на лице.
Лицу давно не больно — оно рыло:
влетев опять в вагон (или прицеп?),
оно перекосилось и уныло.
Перчаточная чернь по локоть — всё,
что удручило рыло: надо б капу
(мозг сотрясён, а капа упасёт),
в другой раз не забыть надеть… ухабу
не удалось — но не её руке
в перчатке панихидной да по локоть,
да ладаном разящей (в рычаге
АКПП, сломавшем грудь, растрогать
до слёз способном камень, меньше сил).
А вечером придёт и будет биться
в истерике: мол, ты же сам просил
останки навестить, была б вдовицей,
де, не пришла б. Попробуй успокой
её потом… А я морщиню рыло:
мне не даёт покоя мой благой
многосерийный случай, моё «мыло»:
я насмерть бьюсь всегда — всегда — в одном —
в одном и том же — 130-м ЗИЛе:
в желдорсостав воткнусь — и вот я ком,
влечу в Тонар — на двух ногах в могиле.