Нике
— Пап, как нарисовать
чёрно-бéлый
белый
стишок?
— Берём диван-кровать,
запасаемся чурчхéлой,
краской чёрной и белой
и рисуем слова слева направо,
то есть вбок.
— Гм.
А можно ещё про кровать?
Её точно нужно с собою брать?
— Конечно!
Чтобы что-то сочинить,
а уж тем более нарисовать,
желательно на что-нибудь сесть —
чтобы не потерять нить,
чтобы на душе была благодать,
а тяжёлая весть
(о том, что всё это никуда не годится)
не позволила ни разреветься, ни самоустраниться.
Вот почему тут полезна любая твёрдая гладь:
стул,
стол,
стена,
пол,
а на воле — крыша и даже поле.
А диван с кроватью просто пришлись к слову.
Вот я и подумал: а не взять ли их за основу…
— Понятно. Растёшь. Довольно внятно.
А что такое чурч… м-м-м… дарданéлла?
Нет… чурчкампанéлла?
О, вспомнила: чурчсколопендрéлла!
А заготавливать её нужно, потому что она картошка?
А сколько надо брать: мешок или немножко?
А со стенки она не убежит?
Вот будет стыд…
А если я буду творить на крыше,
её не съедят летучие мыши?
— Чурчхéла.
Повтори.
— Чурчпéла.
У меня на языке уже волдыри.
— Нет.
Ещё раз.
— Чурчтéло.
Проще сказать «спинакер-брáс»!
— Чурчхéла.
Смелей!
— Чурчмéла?
Ты — Бармалей!
Чурчхела! Чурчхела! Чурчхела!
— Ну вот, всё-таки сумела!
Безумно вкусное лакомство,
распространено у картвéлов.
Орехи и виноградный сок,
а между, так сказать, строк —
мукá, чтобы сладость густела,
и мы поедали её ошалело.
Страсть как вкусно!
Сейчас бы попробовать…
Без неё — как без лета,
очень, очень грустно…
Упал на диван, бросил в рот чурчхéлу,
чтобы получить фан,
и рисуй-пиши невпроворот.
Одно удовольствие! И головé, и телу!
— Да, я уже поняла. Вкуснятина.
А кто такие картвéлы?
— Да грузины любые:
учителя, крестьяне, дети, корабéлы…
— Гм. Грузины каки́е-то.
Ладно, при́нято.
А мы кто?
Только не говори «дед Пихтó».
— Мы-то?
Вот ты — дочка, гм, пиита,
поэта то есть.
Как тебе такая новость?
Одна твоя бабушка — украи́нка.
другая — чистокровная финка,
дед, мой папа, — русский, с дальней татарской кровью,
one more дедуля — из балтийских немцев, хотя сам из Подмосковья.
Вот и думай, ктó мы…
Люди! Которые рады любóму,
даже антипóдам — и ещё как минимум ста девяноста нарóдам.
Лишь бы не были бандитами и солдатами.
А так — хоть иезуитами и акробатами!
— Я скажу маме, что ты дружишь
с какими-то айболитами и аты-батами.
Я пошутила!
Ничего не скажу, пусть это будет секретом.
Как твоя тайная страсть к сигаретам.
Пап, да я шутю́!
— Ладно, ладно, Катю́х.
У тебя всё?
А то мне к завтрему надо выдать ровно сто строк…
Иди сюда, чудо. Вот тебе всем чмокам чмок!
— Пап, а слова-то каки́е надо рисовать?
Держи себя в руках! Не психовать!
Ну те, которые слева направо, то есть вбок.
Если хочешь, дай мне, пожалуй, один шлепок…
Но ответь!
Важно ведь!
Пап, краски сохнут!
— Я тебя сейчас грохну…
Напомни, что хотéла-то.
— Стишка бéлого!
— Ага. Дай подумать… Слова, пожалуй, такие:
С моей крохой такое впервые:
Перебивалки стали Словами,
Подобающими листу бумаги, —
Как чисты! Лишь бы не испугались. 
