Хлопчатобумажные люди легки и пушисты.
Отчего же тогда их тянет к свинцовым особям?
Обычно мягкие, они делаются ершистыми,
Гордо падая с небоскрёбов золотой осенью.
Щемящее упущение: жизнь всё-таки безвоздушна,
И асфальт намазывает их сразу после свинцовых.
Подводит и ветер: сносит лишь никому не нужных,
Прочие падают, включая смышлёных собакоголовых.
На природе честнее — там нет высоток, одни деревья,
Да и воздуха больше, гуще он, что ли, и хмельнее,
Вобрать его трудно, поэтому местное каждодневье
Роняет не просто тонких, но законченные трофеи:
Вздумавших понять и простить поэзию книгочеев,
Новорождённых, остывших к самолётам пилотов,
Сочинителей слов, прыгнувших за борт злодеев,
Не понурившиеся дома-музеи и их доброхотов…
Но и ветра тут чудаковатые — не в меру спасают:
Им говоришь: не надо, а они настаивают и рвутся,
И несут кудлатых — мозги им, что ли, вправляют?
И грызутся, если мало работы и с прыгунами куце.
Я хотел бы быть там, когда меня занесёт на ясень,
Когда заалею и ссохнусь не сам по себе — поневоле,
Летом бабьим, в пору, когда свинец неотвязен,
Поможешь мне, ветр? Авось разобьюсь без боли. 
