Вот паровоз, исчезнувший с радаров,
в упор таращится в колючий белый атлас,
кричит, как в вату, безголосой Каллас,
пытаясь уцелеть, но всё задаром:
ни бога в помощь с óтзвуком, ни силы,
чтоб докричаться до окраины пространства,
чтоб тишину переорать из хулиганства —
ведь смерти нет, а есть одни могилы.
Русь, степь, пурга, полнейшее раздолье
для светлых мыслей о докучливой проблеме:
как уместиться на таком 3D во врéмя,
когда в нём так легко кончают болью?
Как, вытирая лоб у паровозной топки,
не докатиться до законченной маттóчки,
когда, ей-богу, лучше обесточить,
чем удлинять в надежде на раскопки?..
Мороженым поленом образины
вовне вглядеться навсегда, чтоб весь наружу:
вот звёзды, с остальным, увы, похуже, —
что за беда, какие наши зимы!..
На бересте из пламени прочтёте,
что человек, ушибленный распутьем,
как никогда не верящий в безлюдье,
пропал, но спасся: отошёл по асимптоте. 
