Когтистый след невесть какого зверя,
как по лекалу, уходящий в разворот:
три иммельмана на пруду, мертвея,
слепой простор перебегают вброд,
шарахаясь от круга цвета хаки, —
утопленник, надраивший каток,
переживал лишь о коньковом благе
в эпоху вечных льдов и синих ног,
а творожок из ряби вод и ветра
он ни во что не ставил; видит бог,
его презренье к влаге беззаветно;
я помню этот светлый некролог;
по курсу метр за совесть одиночка,
рождённый женщиной одолевать шугу,
на полугору лезет, каждой кочкой
роняемый, как охи с бабьих губ;
отбитого до шницеля джеймску́ка
я оббегу, и он, взметнув клюку,
прикрикнет в спину: что ж не сбросил, сука,
а то б висел на первом же суку,
и, засмолив из пачки «Смерть от рака»
(не «Прима», но нет дыма без огня),
он покорит пригорок враскоряку,
чтоб утонуть в лесных полутенях;
избушка пéредом уткнулась носом в сосны,
а задом — в фон: глубокие снегá;
бор поражён — на снежном лица постны,
желты, морщинисты, у каждого цинга,
белоголовы, туча тучей и не жили
до холодов, — бессолнечный синдром
(подзадержаться на весенне-летнем гриле —
программа-максимум; да хоть и голышом);
вечнозелёный дождь хлестал подряд два года:
холмы, пришедшие в ковшах и кузовах,
дотоле лысые, теперь сосноборóды,
в разлапистых детсадовских стадах;
не для двуногих — для себя всходили:
случись ступить, не спросят, кто идёт,
в кольцо возьмут: послушай, ты, верзила,
не в огороде, чай, держись подальше от;
речушка хлипкая из вяленых осадков
и плёнки типа «радужный ОПЕК»,
да будь хоть в циклоническом припадке,
не согласится с нами на побег;
ползёт себе в холмы, забыв о смысле:
я вглядывался в сырость много дней,
бычки и те давным-давно закисли, —
водобоязненный покладистый музей;
тропа на кладбище, но мне туда не нужно;
за руль ведущий вело человек:
колёса обозвали ход натужным
и взбунтовались, пригвоздив: шуга не трек;
у краснолесья тоже всё отменно:
типограф вдохновлённый обглодал;
«тлен по колено — это современно», —
язык строку вертел и обольщал,
покуда я не выскочил на ветер
и не завяз в ковыльной целине:
равнина в маске тундры, потный вечер
и нечто невозможное, извне.
Представьте: полотно до горизонта
заметено до мартовских погод,
до корки ледяной холодным фронтом
ухожено. А вот и поворот:
следы глубокие, на сей раз нашей крови;
возникли вдруг, и после трёх шагов
пропали, не оставив на покрове
ни многоточия, ни даже дневников.
Снег как слеза. Из ничего. Ступни босые.
Ни парашютов рядом. Ни монтажных стрел.
Откуда? В никуда. Один? Где остальные?
Он постоял. Подумал. Улетел. 
