28 февраля
Саня? — Да. Чё тебе, Саня? — Ты видел Её? — Кого, Саня? — Ну не тупи. — Эту в невозможном, пронзительном, обжигающем оранжевом пальто? — Ага. — Вот вырядилась-то. — А раньше, Саня, ты Её не замечал, что ли? — А раньше, Саня, Она другой была. — Или ты был слепым. — И что же теперь будет, Саня? — Не знаю, Саня…
29 февраля
Полтергейст (ужасное слово, правда, Саня? — Да, Саня, глупое) — для клинически нормальных, и не важно, в фуражках они, доктора наук или маслом пишут. Мебели у них, видите ли, двигаются и прыгают (Пушкин, и ты тоже?). Кастрюли с борщом расплёскиваются. Злые двери добрых собачек защемляют!.. Бедные очень нормальные люди! Какие же вы забавные. Что же у вас в головах… И ещё сто чеканных строк отповеди вашему бессмыслию, которые мне лень писать.
При чём тут п-т? У Пушкина увидел — и зацепило. Стыдно, Александр Сергеевич. Зачем вы удивлялись этой несусветности?
1 марта
Но тут у нас упала ваза.
Саня, ты что же, накаркал? — Ещё чего, Саня. Наверняка случайность. И почему сразу «упала»?
4 марта
То есть начала падать.
Мерзкая падучая ваза — так назвала этот цирк мама: «Космические воды? Не пугай меня, Санька! Вода в меру грязная, из-под крана. А ваза — просто сосуд, и его форма тут ни при чём. А ещё я волнуюсь за пианино! Это же могучий инструмент, а не подставка. Вдруг эта чертовка на клавиши свалится!»
5 марта
Живём тесно, поэтому не заметить эти падения при всём желании нельзя. Зато какое развлечение!
6 марта
Не, форма вазы, как оказалось, всё-таки влияет и оказывает. А сама ваза приписана у нас к «мемориальному» пианино (дедушкино оно). Стои́т себе, а потом — раз, и уже не стои́т себе. На полу прилегла. Почему? Кто бы знал!
Нет, ты всё-таки накаркал, Саня! — Да пошёл ты. Пушкину своему скажи, федя.
7 марта
«Как же я хочу верить, что это знак, что теперь у нас всё изменится!» — сказала сегодня мама. «Я тоже», — признался я, и пальцы на руке, которая была в кармане, скрестились — сами собой. «Ну вот, мы с тобой теперь верующие люди, — рассмеялась она и показательно скрестила пальцы. — Верим в перемены. Упала ваза — и мы вдруг загорелись. Невероятно. Не понимаю я нас!..» «А что конкретно нам хочется изменить?» — спросил я. «Слишком многое», — ушла от ответа мама.
Почему ушла? Что у нас не так?
8 марта
Наконец-то мы с мамой решили сходить к соседям снизу-сверху (это она во мне «знание жизни» так воспитывает — чуть что, с собой тащит. А сама просто стесняется, я знаю). Поздравляем с женским днём, а потом спрашиваем, насупившись, но человечно: вы у нас вазу не роняли? «Нет, нет, не роняли!» — отмахиваются соседи и почему-то крестятся. (Господи, они-то все почему и во что вдруг уверовали?) Но глядят косо. И — нижние — почти что тянутся к телефону, скорая им тут мерещится. Но ваза-то и впрямь падает. Вот уже неделю. «Да нет, — говорит мама, — не надо, не звоните вы им, ни у меня, ни у Саньки даже температуры нет. Вы же Саньку моего знаете? Он вообще-то крепкий хорошист и с вашей девочкой дружит. Они вообще-то в одном классе учатся». «С нашей Анной в одном классе дружит?!» — законно переспрашивают они, потому что мама всё перепутала. «Вроде бы. Правда, я мало что знаю, Санька скрытный, — поясняет мама. — Он за неё как будто сочинения пишет». «Мама, всё не так, — вмешиваюсь я. — Сочинение я писал Тане. Таня живёт в другом подъезде. А с этой девочкой мы… Я её мало знаю. И вообще, к нашему визиту это не относится». «Ой, прости, Сашурочка, с этими вазами во мне всё упало… — И вновь хватает соседей за горло: — Вы про вазу-то нашу всё поняли?» «Полтергейст, что ли, какой?» — уточняют они. «Полтерчто? — сердится мама, но виду не подаёт. — Ах, это невозможное слово…» «Нет, обычный полтергейст для ослов», — неудачно встреваю я. «Тогда нет, не поняли мы ничего про вашу вазу», — говорят они и нервно закрывают дверь, но я успеваю увидеть в глубине квартиры улыбающуюся Аню. А ведь я даже не помню, здороваюсь ли я с ней. Да и с чего бы мне с ней здороваться?..
Та же история с верхними: спасибо за поздравления, ничего не знаем. «Хорошо же, — лениво думаю я, — фиг я вашего Серёгу теперь из балконной решётки вынимать буду, когда он опять туда голову засунет». Правда, мы с ним иногда азбукой Морзе перестукиваемся…
А оранжевая-то о-го-го. Скажи, Сань? — Отстань. А улыбалась твоя Апельсинка не загадочно, а потерянно. И я Её понимаю. У них же там целая толпа на пятачке окопалась. Я бы на Её месте уже восстал. — Прям так сразу и понимаешь? Ну-ну.
9 марта
Да, метро от нас в ста километрах, так что его мы пока не виним.
10 марта
Размышляя о причинах: на пианино мы играем почти каждый день, иногда в четыре руки (мама — абсолютный «слухач», а я так себе, серединка-наполовинку). Но не с такой же страстью! Или с такой?
11 марта
Сегодняшний диалог, очень показательный. Мы теперь каждый день так пикируемся.
«Мама, полтергейста нет, — говорю я. — Даже не думай об этом». — «Я знаю. Тогда что это?» — «Не п. Во всяком случае не обычный п.» — «Хорошо сказано. Но хотелось бы объяснений». — «Да глупость какая-нибудь. Может, кто-то шутит». — «Он, что ли? — спрашивает она и показывает пальцем вверх». — «Ты же про Него, а не про соседа, да?» — «Ну, это я так, теоретически». — «Надеюсь». — «А может, это просто наши желания и чувства?» — «Какие ещё желания и чувства?» — «Невысказанные и потаённые». — «Ну так выскажи, чтобы я наконец узнал». — «Перемен хочется, Санька». — «Это я уже слышал». — «И чего же нам делать? Если ты не понял, это я советуюсь». И так далее.
Опять эта «жажда перемен». А каких — не говорит. Надо бы уже определиться, ма.
Видел Аню. Глазами столкнулись и испугались. Оба.
12 марта
«Ты хоть фотографируешь? Если они приедут, мы им снимки под нос, не отвертятся. И, пожалуйста, всё записывай: что, как, когда. Ладно?» — сказала мама, когда ваза упала в одиннадцатый, что ли, раз (надоело уже считать). «Постоянно щёлкаю», — ответил я. «Со всех ракурсов?» — «А то». — «Что-нибудь подозрительное заметил?» — «Не-а». — «Так что же, будем приглашать специалистов?» — «Да пора бы уже». — «Очень жаль… — вздохнула мама и позвонила в МЧС: — У нас чрезвычайная ситуация, мы все извелись, пока держимся, но я не знаю, насколько нас хватит». — «Дело-то в чём? — спросило МЧС и, выслушав маму, заявило, что на такое не пойдёт, ибо вазы не угрожают нашей жизни. — Они хоть с цветами или как?» — «С цветиками, да». — «Ясно». — «Но вазы-то бьются, — сказала мама, — а они денег стоят, а мы с сыном не графья». — «Кто-кто?» — переспросило МЧС. — «Не бáре мы», — поправилась мама. — «А кто вы?» — «Мы простые инженеры и школьники». — «Ничем не можем помочь. Простите нас, мадам инженер и господин школьник. Спокойной вам ночи. Передавайте вазе привет». Наглые они, в этом МЧС. А если ваза на голову упадёт? Какой-нибудь случайной кошке. Или человеку, который приляжет около пианино. Имеет ведь право.
Бредишь ты, Саня, заговариваешься. — Не без этого, Саня. Но и ситуация — почти что притча. — Чего-чего? — Чрезвычайная ситуация: вдруг, у меня нервный срыв на горизонте?
13 марта
Происходит эта нелепица раз в сутки. Это если ваза с цветами, особенно мамиными любимыми — красными гвоздиками. Да и сама ваза должна быть приемлемой. Ну, симпатичной, красивой. Знаю, красоту каждый по-своему понимает, но вкус у нас с мамой эталонный. Если ваза без изысков и цветов — падает реже: где-то через пару суток.
14 марта
Кошек-собак, хомяков-свинок, попугаев-павлинов не держим принципиально. Нет у нас живых, когда мы уходим! Но мы всё равно оставляем табличку: «Большая-пребольшая просьба вазу больше НЕ ронять. Пожалуйста! Please do not drop the vase! Enough already! Thanks!»
15 марта
Вазопад… Нет, дурацкое слово. Вазозакидон… А, ладно.
Падучая у наших пианинных ваз случается в самое разное время, то есть, если вы хотите это увидеть, надо сидеть и ждать. Или довериться видео, а чего б ему не довериться? Снимали стопятьсот раз, с разных точек, на разные камеры — а результат один: валится безо всякой причины. Уже и не удивляюсь. Упала, поднял, поставил, пошёл в школу, вернулся из школы, сделал уроки, погулял, поиграл на компьютере, лёг спать, упала, поднял, поставил…
16 марта
Дом, в котором мы живём, стар, мал, но целёхонек. До сих пор ни трещинки. Спасибо этому лысому… который ещё ботинком стучал… Хрущёву за его трудовой надрыв. Конечно, хотелось бы куда-нибудь переселиться (что-то трудно мне стало в нашей однокомнатной). Это я к тому, что дом тоже не виноват. Наверное. А может, он только и виноват?..
17 марта
Всего у нас с мамой погибли три вазы (кусочки мелкие, не склеить) — пока мы не поняли, в чём дело. Потом мы стали хитрее и разложили вокруг пианино страховочные подушки и одеяла.
18 марта
Нет-нет, обычные банки-бутылки — очуметь можно! — стоят как миленькие. Даже с цветами. Испытано.
19 марта
Землетрясений такой силы в нашей полосе не было отродясь. Особенно ежедневных. Ангел… как это… Господень (да?) тоже давно не спускался — если я ничего не путаю. Надо почитать городскую газету — это ея любимая тема.
Вот ведь! Пока я это писал (а пишу я долго, откладывая, когда мыслей больше, чем слов), она опять свалилась. Зараза.
20 марта
Вопрос простой, но не сразу приходящий в голову: а почему бы нам просто не убрать вазу с пианино и забыть об этом? А потому! Слово, так сказать, маме…
21 марта
…А мама с самого начала решила стоять насмерть: «Нет, не уберу я отсюда вазу, и пусть всегда будет с красивыми цветами! Или ты предлагаешь в полтергейст поверить?! Что за мракобесие, Санька! Нет, не сдамся».
Ваза, похоже, поселилась на пианино навечно. И цветы мама покупает каждый день, разные (не всегда, на мой взгляд, красивые). А ваза падает. Падает. Падает. А мама упрямится. Мама встала в позу: «Ты как хочешь, а я не отступлю, пока не пойму, в чём тут дело! Или обстоятельства не изменятся настолько, что нам будет всё равно». «Это если она нас прикончит?» — уточняю я. «Я инженер-математик! Я докопаюсь!» — не реагирует она.
После этих мантр-пятиминуток, к которым я давно привык, она обычно садится играть и играет так, что ваза от её досады вполне могла бы распасться на атомы — но даже не падает. Не понимаю.
Говорил с Аней!! Расспрашивала про вазу. Кажется, Ей это интересно. Надо будет узнать у Неё про обычный п. Вдруг верит? Тогда не о чем нам с ней больше говорить. — Это что же, и здороваться тогда перестанешь, а, Саня? — Не знаю, Саня…
25 марта
Нет, обычный п-т Ей, к счастью, по барабану. То есть смеётся и вертит пальцем у виска. Это по-нашему!
29 марта
Ходили с Ней и толпой её подруг в кино! Названия не помню. О чём — смутно. Трепетал и смотрел на Неё.
5 апреля
Нагрянули красивые англичане из журнала Nature. На несколько дней наши апартаменты превратились в лабораторию. Я таких приборов даже в НФ-кино не видел! Нас с мамой, чтобы не мешали, поселили в гостинице. Живём на всём готовеньком!!
А., по понятным причинам, давно не видел.
27 апреля
Приезжали расфуфыренные, но жутко позитивные американцы из журнала Science. Всё повторилось. Живём в гостинице — в другой, ещё более шикарной, за городом, в отдельном двухэтажном бревенчатом доме! Сосновый лес, тренажёры, бассейн! Подтягиваю американский английский, а то стыдно.
Анечка!.. Ура!!
19 мая
«Так, — сказала мама, когда у нас перебывали все мыслимые зарубежные корреспонденты и специалисты. (Не путайте со “специалистами”! Эти так и не появились. Ни ЖЭК, ни МЧС, ни власти, ни наши учёные.) — Теперь-то я знаю, как действовать».
И созвала пресс-конференцию, основательно к ней подготовившись.
26 мая
Одних плакатов было, наверное, штук пятнадцать: «Падение: как это происходит, раскадровка и анализ», «Инструментальные измерения: физико-химический фон наблюдаемого эффекта», «Время суток, геометрия и весовые характеристики ваз, необъяснимо изменяющих своё положение в пространстве»… И так далее!
В фойе дома культуры, в котором мы назначили пресс-конференцию, была выставка картин одного местного художника. Если честно, он ничего. Провёл у нашего пианино почти сутки и, дождавшись падения, которое «успел даже набросать», починил все краны, накормил нас обедом и вдохнул в маму ужас и надежду: «Когда-нибудь под этими окнами будут толпиться все эзотерики и пассионарии мира. Но вас тут уже не будет — вы, Любочка, продадите квартиру за бешеные деньги…» «Типун тебе… вам на язык», — засмеялась мама. Затем он в несколько минут нарисовал углём её портрет: «Мне кажется, это мой последний человек. Такое ощущение, что у меня начинается вазизм и я до конца жизни застряну в натюрмортах». После этого он приятно расхохотался, шаркнул нам ножкой и сделал ручкой.
Я наконец-то понял, о чём он тогда говорил. Выставка называлась «В падении жизнь». Мама загадочно улыбнулась и обошла все полотна. Их хватало: «Падучая ваза с гвоздиками и полевыми ромашками» (в стекле этой вазы я заметил отражение маминых глаз. Забавно), «Ваза падает», «Вазе не больно», «Упс», «Что случилось с вазой?», «Ускорение свободного падения», «Падение вазы», «Она упала», «Хочу и падаю», «Ньютон занервничал», «Очень мелкие кусочки», «Сметена ураганом?», «Полтер и Гейст незримо осматривают квартиру №33», «Руки пианистки, покалеченные упавшей вазой» (руки, конечно, мамины)… «Вазизм на марше, как и говорилось, — съязвила мама. — Хоть кто-то извлёк из этого пользу». «А рисует он… броско», — сказал я. «Да, этого не отнять», — согласилась мама и написала что-то в книге отзывов. Я потом посмотрел: «Модильяни несчастный, ты же обещал вчера позвонить. Твоя (“Твоя” зачёркнуто) Л., теперь уже и не знаю чья». Гм-м-м. Модильяни, ма, натюрморты терпеть не мог. (И это написал человек, который только вчера допытывался, есть ли у меня от неё тайны!)
Пресс-конференция прошла зажигательно.
Слышь, Сань, а быт-то, кажется, налаживается, нет? — Погоди, Сань, Она ведь вчера в трубку плакала. — Ну так ты же два дня не можешь с Ней встретиться. — Да тут такое завертелось, пресс-конференция эта… — Ну смотри, Саня, тебе жить.
27 мая
Обо всём писать не буду — можно в Интернете посмотреть. Так, самое весёлое.
Корреспондент: Чего вы хотите-то?
Мама: Мы хотим, чтобы проблемой… этим невероятным явлением, которое происходит на наших глазах в нашей стране, наконец-то заинтересовались на родине. Это наша солидарная с сыном позиция. К тому же мы не так богаты, чтобы покупать каждый день красивые вазы и тем более цветы. И — мне пианино жалко, оно страдает.
Корр.: Полтергейст…
Мама: Я не буду с вами разговаривать. Полтергейста нет. Мне эта темочка не интересна. Следующий.
Корр.: Так не ставьте вазу на пианино!
Мама (упёрто): Сейчас прям! Не ставить — значит, смириться. Значит, признать, что безмозглый паранаучный обычный полтерчто-то существует!
Корр.: Куда вы жаловались на вазу?
Мама (брезгливо): Что-что?
Корр.: Какие проводились опыты? Передвигали ли вы пианино? Ставили ли его на попа? А другой инструмент пробовали?
Мама: Американцы переносили его на кухню, ели втиснули, — но вазы по-прежнему падали. Видимо, его даже наша кухня устраивает. Нет, с арфы не падает (про арфу — шутка).
Корр.: Что говорит наука?
Мама: «Нащупывается что-то важное. On the verge of something important». Это всё что мне пока известно. Мол, когда мы играем не очень — дежурно, устало, — ваза падает по пологой параболе (не путайте с гиперболой!), а когда «с огоньком» — по крутой и решительной. То же самое происходит, когда цветы увядают, или их нет вовсе… Отчёты об исследованиях появятся в журналах «Нейчур» и «Сайенс» примерно через полгода. Как мне сказали, в «Нейчур» это будет тема номера, то есть обложка и несколько статей. Теперь вы представляете степень заинтересованности настоящих учёных нашим… вазопадом? А у нас тишь да гладь! Стыдно, соотечественники.
Тут я не выдержал и расхохотался. Смотрел на маму и ржал. «Чего ты?» — шепнула она. «Здóрово, что они что-то обнаружили», — сказал я. «Что такое, что такое?» — заверещали корреспонденты. «Да ладно вам, — урезонила их мама, — разве не видите, что это стресс? Я даже ему про параболу не говорила».
Корр.: А ночную вазу ставить не пробовали?
Мама (задиристо): Вон отсюда. Я не шучу.
Корр.: Как вы спите?
Мама (спустилась в зал и всучила спрашивающему визитку): Приходите, увидите.
Корр.: Какая у вас зарплата? Хватает ли на жизнь?
Мама: Зарплата российская. А разве это жизнь?
Корр.: Вы извините, конечно, но где ваш муж?
Мама (безразлично): Вы извините, конечно, но это не ваше дело.
Корр.: Вы состоите на учёте?
Мама (хохоча): Псих ли я? Да, я псих, когда приходится общаться с жёлтыми животными вроде вас!
Корр.: А раньше с вами что-то подобное происходило?
Мама (улыбаясь): У меня постоянно бились коленки, нос, локти, тарелки, чашки, чуть реже окна. Сейчас — телефоны. Один раз — машина. А однажды к нам пришёл Дед Мороз. И мне до сих пор кажется, что он был настоящим.
Корр.: А лично вы что думаете о явлении?
Мама (очень серьёзно): Вы ложку пробовали в горячую воду опускать? Что с ней происходит? Да, сэр, она нагревается… Атомы пианино, получив творческую энергию нашей игры, передают её атомам вазы, и та, перестраиваясь, вот так необычно реагирует — прыгает в пропасть. Понимаете? Стекло, из которого сделана ваза, наконец-то приобретает кристаллическую решётку… (Тут мама не выдержала — расхохоталась.) Извините… (Весело.) И наш славный сосуд, поняв, что отныне он не стеклянный, а, возможно, оловянный, сходит с ума. Мне не очень нравится такая реакция — лучше бы она, ваза, клонировалась, или пусть бы в ней, если она пуста, появлялись мои любимые цветы. Но тут уж ничего не поделаешь. В общем, мы с Сашей играем Моцарта, вазе это нравится, и она… подпрыгивает, что ли, от удовольствия. Творчество и Красота, а никакое не полтерчто-то… И, да, пожалуйста, не выдавайте эту шутку — а это глупая шутка одинокой бабы — за «мою теорию».
Корр.: Вы настолько хорошо играете, что способны передать атомам вазы свою творческую энергию?!
Мама: Я ушла из консерватории с третьего курса, сломав на правой руке два пальца. К тому же я подчеркнула: это шутка. Вы меня слушали?
Корр.: А что обо всё этом думает мальчик?
Я: Мальчик думает… Нет, мальчик уверен, что он единственный в этом зале, кому есть что сказать. Но я промолчу. Я пообещал, себе. К тому же мне и самому не всё ясно…
Мама посмотрела на меня так, будто я не я и только что упал с Марса. Мне стыдно, что я это сказал.
«Он что-то знает!» — заорали одни. «Знает, но молчит!» — закричали другие. «Мальчик, колись!» — завопили третьи… «Кто этот мальчик?» — спрашивали четвёртые… Действо продолжалось ещё пару часов: на нас нападали, мама отбивалась, нас облизывали, мама отмахивалась, я периодически спесиво хохотал, чем смущал родительницу и веселил Аню (которая сидела в зале!).
30 мая
В общем, о пресс-конференции написали все. Наверное, из-за того, что «Сайенс» и «Нейчур» что-то там накопали. Только что там можно накопать…
А вдруг в этом действительно что-то есть?! (А. уверена, что есть. «От твоих глаз, — говорит, — любая с ума сойдёт. Только ты почаще очки снимай». Глаза у меня мамины. Самые обычные. Не понимаю.)
Ах, да. После пресс-конференции маму засыпали письмами со всей страны. В каждом (не шучу!) — ПРЕДЛОЖЕНИЕ РУКИ И СЕРДЦА!!! Ходит смущённая и гордая.
17 июня
Yep! Наши «ставки» резко выросли: только мама почти надумала продавать квартиру, потому что за неё вдруг стали давать диковинные деньги (как и предрекал «Модильяни несчастный»), как тут…
…Как тут нами увлеклись как бы военные (нам запретили говорить, кто они и откуда)! Пока, конечно, на уровне разговоров, но у нас уже побывали две комиссии! Приборы, звериная серьёзность, все дела.
24 июля
Долго не писал, потому что — держитесь крепко — наш подъезд расселили! (Аня, Ты была права!!)
Ястребы почему-то не медлили: мы уже въехали в новый дом!!
На переговорах с милитаристами я потребовал дать нам трёхкомнатную квартиру. Мама расхохоталась от ужаса, но поддержала: «Мы тут главные. Не уедем, и всё». И четырёхкомнатную — Аниной семье. Остальные меня волновали мало, так уж вышло. Сошлись на двухкомнатной для нас, плюс ящик красивых ваз, плюс оплата цветов в течение месяца, плюс кое-что из мебели (просили мы одно, а в итоге, увы, получилась ИКЕА. Ну и ладно). И на трёхкомнатной для Ани и Ко (недавно Её мама родила тройню — как и предполагалось. «В новой квартире сразу стало тесно, но, конечно, не так, как в прежней, — сказала Аня. — Но ты всё равно молодец!»).
Соседи по подъезду пишут повсюду благодарственные письма. Только в мою школу отправили… сейчас посчитаю… 18 штук.
Самое главное: наше ненаглядное пианино удалось отстоять! Мы с мамой несколько дней наяривали в старой квартире в четыре руки на… на чём-то только не играли, вплоть до электронной «Ямахи». Показали им, что всё равно полтергейстится. Мама так им и сказала: «Вот, смотрите, вы нам какую-то «Ямаху» подсунули, а ваза падает, падает! Отдавайте дедово».
25 июля
«Жалко, конечно, — сказала мама, — тут вазы падать не будут. А я ведь привыкла». «Ну почему же, — заметил я, — мы же с тобой никуда не делись…» — «Да, но у нас столько перемен. Может, в этом и была суть…» — И мама, как это повелось у неё в последнее время, схватилась за сердце. Словно, что-то почувствовала. И начала названивать этому, натюрмортщику. Он, к счастью, ответил.
1 сентября
Мы с Аней теперь учимся в одной школе. Даже в одном классе. Даже за одной партой сидим! Этот, который художник, что ни день топчется у нас. Мама повеселела, вместо Баха играет что-то эстрадное. Короче, ужас.
А вазы у нас, конечно, падают (только мы никому об этом не говорим). «Как же это прекрасно!» — радуется мама каждому новому случаю. Я тоже не против. Пусть! Раз падают, значит, мы — это всё ещё мы.
25 сентября
Выяснилось, что в старой квартире вазы, ещё немного попадав, — а я, по договору с как бы военными, неделю ходил туда играть Шопена, — наконец-то угомонились. Стоят, будто приклеенные. И ни «Ямаха», ни «Блютнер» им не указ.
И это навсегда, добавил бы я, но вдруг обычный полтергейст действительно существует. Сам по себе. Без нас с мамой. Без Ани. Без того, что он, этот чёртов полтергейст, вдруг кому-то очень нужен…
Вряд ли, конечно, но кто знает. 
