И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое…
Фёдор Тютчев
Граница, где кончаются снега
и мать <нрзб>* не так долга
и слышится нестройной и приёмной,
блокнотом из кармана упадёт
на строчке «Осторожно: гололёд
всамделишен в июле для бездомных».
Чё месяц, спросит взглядом человек
у трущихся на воздухе коллег
из ситцев, мельтешенья и загара;
покажется из речки пароход,
цветущих лиц и лип круговорот
покажется улыбкою бульвара.
Захочется дышать и поселить
себя в июль, но смутной строчки нить,
суровой, дратвы, вспомнил эту сцену,
протянется сквозь лето на листок,
и карандаш черкнёт наискосок:
«Декабрьский прах неуязвим для тлена!»
Бумаге, где кончаются снега
и до грибных дождинок полшага —
полслова, загрустится на коленке:
опять из лейки солнцем обольёт —
их первый с нею капельный налёт
последним был. А прочее оттенки. 
* Энэрэзбэ́ (неразборчиво; и неприлично, конечно).
