Как ни оттягивай и как ни урезай,
как ни отказывай и как ни забивайся,
в окно забитое толкнутся март иль май,
когда на спичках, соли, мыле, квасе,
исписанных до синевы листках
и ровном почерке столовой пыли
и дня не вывести, и, всё в следах,
распутье указует на промилле,
которое в крови оставит звук
спешащей «скорой», речи при погрузке:
«В нём пропасти вина» и мой испуг —
покажется, что говорят по-русски;
опять вернут бог весть зачем, и вновь
покажется, что голос, коль возвышен,
так одинок, что, как ни обескровь
его, он — голос и, наверно, слышен.
Покажется.