Любимая, я — телевизор, и,
когда ты мимо бродишь перед душем,
глаза на мокром, позволяя туши
бежать от телефона у щеки,
швыряя в стену задремавший чай,
и водомерки, падая, от жути
дышать забыв, забыв о парашюте,
теряют смысл, как их ни привечай,
отпаивая после чаем с
отловленной в сачок дородной ряской,
его ключи в окно роняя в связке
с ну-и-катись-ты, а часы, трусы —
передо мной, исторгшую себя,
себя — на подоконник смятой грудью,
я что-то бормочу, но словоблудье —
зубовный зáговор. Ты всмотришься, дробя
стекло на снулый барабанный бой,
услышав вдруг «и правильно, и верно,
давно пора, он пустота и скверна», —
а там лишь я, и можно, наготой
искрясь, обмолвке идиота перст
из средних показать, я помню — правый,
тут он вбежит и растечётся лавой —
и ты растаешь, — а уж я отверст…