Улица пуста, как может быть пустой только улица,
но коси́т снег — и возникающие сутулятся,
вмешиваясь в пустоту перекошенных твёрдых вод.
Сколько их, скомканных и остроногих? Вот:
записи, суточные люди, лишь несколько смыслящих, —
заваривал чай, но следов не было, так что сыплющих
нижними женскими и мужскими — чуть. И лежащая ниц:
разбросав хлеб, она склоняется ниц и падает возле птиц,
а потом, как и снег, рука на лóкте, вглядывается искоса,
заметаемая, задрёмывающая, из положения низкого,
ибо «Что выше птиц? — спрашивает, откопанная, себя,
теребя снегопад, край платья — как у доски, но любя
эти мгновения больше всего, поясняет: — Выжили:
птицы, я». И её волосы, оттаяв, оказываются рыжими,
и их хочется трогать, и приходящий вечером человек
оказывается человеком: раздевает её, ибо снег
с ног не падает, согревая их, умеряя их одиночество.
От окна отхожу уже спящий, когда всё дочиста
выбелено, и люди в рост, а не мошкá в стекле:
исключительны и от снега крепко навеселе.