Лишь в булочных и винных звук волнист,
и иногда пропойцы и старухи,
губами шевеля, бормочут свист
не пуль, но тёплый, что свернётся в ухе,
ушанку одолев и пустоты́
гул орудийный (то салют, то Ирод), —
и замираешь, сух из череды
выходишь, словно ты ещё не вырыт
и не упрятан в землю по сажень
над (что сильней топорщится у трупа?):
«Не забывая нас, куда-то день
чужие разговоры. Мы же сглупу
не о Тебе сегодня говорим,
но о себе — пусть будет так, но позже,
когда родишься…» Но у долгих зим
у долгой стрелки прибранные вожжи:
«В воскресный день так хочется вина!»
«Мне б хлебушка, хорошая, мягчее…» —
И в то, что свесилось, влетает «иди на»,
и зубы крошатся, собой ещё владея.