Кончается ли «я», когда я нем,
не помню имени, зато ору: «гранаты, —
истошным благовестом в танкошлем, —
метаем из, солдаты», и адаты
священные танкистские блюду,
когда боец, сорвав чеку, ручную
роняет внутрь: о времени в меду
тягучем, при котором врассыпную
не выйдет, я, наверное, мечтал —
и вот настало, — говорю спокойно:
«спокойно, я — старинный коновал,
ваш командир, оглохнете, но войны
на то и дадены, чтоб гробить всё, а слух —
забота распоследняя мамлюка,
который падл вражеских, как мух,
меж рук и в рот, товарищи, а ну-ка —
мои куски при случае жене
отдайте. Я, короче, лёг и умер». —
И на гранату падаю, и не
увижу, как подохнет шикльгрубер…
И всё это словами из говна,
какими разговаривают в танках.
И в страхе дочь, и дочь оглушена,
и дочь винится на лечебных флангах:
«Словарен был всегда — или молчал.
Он выговорился, и́х убивая…»
Когда «я» — я? Когда стал нем и мал,
хожу в подгузник, засыпаю с «баю»?