Пусть Пашендаль печётся на открытом —
закроет же когда-нибудь огонь
хотя бы ночь, — а троица копытом
на горизонте, маревом размытом,
бредёт, но бьёт, и не жилец, но конь.
Дебелой призывалась, чёрно-белой
в бинокле завиднеется; из лиц
артиллериста, двух штыков наделай
паштета, промычит «уныло-серый»,
но уплетёт за милую и блиц.
Крути-верти, настраивай — а нету
цветов, и не узнать, кто сын отца,
а кто лишь дух, все — грязь, и на планету
на*рать им летом этим, к багинетам
примкну́ты и кромсают без конца.
Накрыть им стол отдал приказ полковник,
без кровяных, естественно, колбас,
расплакавшись: «Не брат я им, но кровник…
А если люди? Рвал бы Дух шиповник?..
Нет, точно, люди — вижу цвет их глаз». 
