Винсент

Я пас овёс от Арля в двух шагах,
я шёл за солнцем, а овсы́ за мною
(над Арлем многозвёздно: и впотьмах,
и в полдень виснут солнца, гибель зною,
и загорают овцы), и в серпе,
которым жмут баранов, если время,
я увидал, как женщина в себе
теснится к нам с холстом, за ней, сырея,
не успевает Прандтль; её слова
«хочу тебя писать» меня сломили:
я подкосился, пал, и голова
её саднила шаром на светиле,
не замечая «почему меня?»,
предупреждая: «будь покоен, сладкий»,
оберегая от: «сейчас резня
начнётся и закончится: украдкой,
и не заметишь, ухо отхвачу,
не потому что лишнее — красиво
с повязкой, в шапке, — и костромичу
понятен будет гений рецидива»,
осаживая: «пасть закрыл бы, бля»,
советуя на будущее: «Пóля
так не удержишь, но хотя бы для
истории искусств какое поле
для корональных выбросов слюны,
поэтому отправь Гогену ухо.
Запомнил?» Помню, серп сверкнул, изныв.
И всё. И тьма. И на покойном муха.