25-е

Он сиял, Он улыбался сразу.
Пастухи примчались и, не веря,
насмехались, глядя узкоглазо:
«Где тут тот, в котором несть от зверя
ничего, мамаши кроме? — Щеря
волчьи зубы, что острее сглаза,
.
ибо не порвёшь, то и до завтра
не протянешь: — Наш Спаситель — агнец:
ласков, весел, от тираннозавра
нарастёт само. Ужель посланец?
Покажите ж, наведите глянец.
Выйди, Матерь! Нагнетай, литавра!»
.
Улыбался, насосавшись Девы.
Спящий, улыбался, как собака,
стадо отогнавшая с посева,
двух овец задравшая, в «однако!»
пастуха лизнувшая, и влага
с языка её его лишила гнева.
.
«Не разбудишь зверски — не узнаем,
наш ли малый!» — пастухи кричали.
Дева кроху, пригрозив Синаем,
подняла. Смеялся. «В идеале, —
пастухи кричали, — мы б кидали
кроху вниз, в толпу! Не заиграем,
.
отдадим, не трусь, поймаем, ну же».
Бросила. Смеялся. «А об стену?» —
пастухи шутили неуклюже.
Жуткой шутке, жути зная цену,
улыбался грустно… «Мать бесценна», —
пастухи шептали Б-гу в уши.