Когда он принимал бутылку
(живого ль, мёртвого ль вина),
ужасно танцевать хотелось,
и он звонил той, что одна
всегда была и посмотрела
однажды на него не так,
как остальные: с интересом,
переходящим в скрытный шаг
за ним, куда б он ни тянулся
(до горизонта иль назад):
и в булочной уже висела
над чёрным и «голодноват», —
предупреждала иноверцев,
и в гололёд уже ногой
ступала перед ним, ломалась
и отвращала: «Стороной»,
и мальчиков его из школы
уже встречала и вела,
сказав: «По порученью, дети,
отца», до ближнего угла,
и раздевалась безусловно,
оставшись с ним наедине
в трамвае, едущем по Крыму
в кино на родненькой войне.
Что он хотел сказать? «Кому бы
ни позвонил, он не придёт.
А вы? а вы? а вы придёте?»?
Но номер набирал не тот.