И живящее

Неизлечим, но цветом молока
поят меня явления природы
разнообразным: поманит рука
ласкательным движением породы
шортгорн корову, что идёт одна
за облаком одним на резком небе, —
и вот уже в крови из-под вина
текут пруды, дубравы, лесостепи…
Но это, впрочем, пальцем в небо, нет?
Цветистость какова у невпопада?
А такова. Но стоит солнцу свет
не заливать водой, — как пестровато,
как живо в синей чашке молоко:
на глубине бликует и резвится,
и, буде удаётся нам с маго
носы расколошматить, очевидца
поправки на троих не поделив,
как с молоком уже из носа юшка
и в зайчиках, и делаюсь шутлив,
и запах рукава пальто краюшки
являет ощущение: чуть-чуть
ещё я потяну, ну́ как сумею…
А вот спешит — и это не отнюдь
поход за солнцем, но побег к пырею
от отбивной, — корова симменталь:
она пока не знает, но мы станем
сочувственниками, и «зубоскаль, —
мне промычит на днях, — но по гортани
крик побежит и выплеснется — “ах!”,
когда глоток пырея отопьётся.
Бери соски, зелёное в сосках
отъявленнее из глубин колодца
утопленной бутылки самого».
В июль зелёный сытный — а не днями;
а завтра отобью се существо
от марта завидущего, ночами
морозящего до махины льда.
С её парным зелёным — то ли дело:
немного иль изрядно опита,
она раскрасит, и «похорошело», —
.
вздохнёшь невольно.