В дни серые, а это всякий день
во наших льдах на нашей тёртой барже,
что в никуда когда-то, гм, сирень
(так говорят солдатские из старших)
.
везла в охапках (думая о чём? —
о верном утешении народа.
А что? чем плохо? мы же не моргнём,
когда нам завезут, допустим, сроду
.
невиданных каких-то какаду,
а слёзы пустим и изъявим чуйства:
вольерами! цветные! вмоготу!
а чёрных заберите, суки! буйство
.
какое ротозейства: нам — ч/б-
дыру́, а им — палитру Боттичелли!),
мне хорошо, когда меня в толпе
на курсах апельсинов, где мамзели
.
из «Колки ломом паковых равнин»
не устают от паковых вопросов
(оранжевый и круглый триедин
с съедобным, как тушёнка средь торосов?
.
оранжевый на что скорей похож:
на круглый чёрно-белый или серый?
оранжевый — и больше не солжёшь?
оранжевый — и в серое не веруй?),
.
за «апельсинов — нет!» толпою бьют,
а за «и цвéта тоже!» топчут дружно.
Потом мы вместе плачем и уют
находим в этом. Это мне и нужно.