Розовый фламинго

«Ангел мой…» — перевирает он
чин мой алкогольный. «Сам ты ангел».
(Ангел-ангел: вдет в демисезон,
под которым, несмотря на анкер,
красные какие-то крыла,
«розовый фламинго», — мы хохочем,
в мае прячет, прячет, и тускла
рожа, и в мороз скрывает, впрочем,
их в демисезоне… на пуху? —
если бы: в крещенские он, цуцик,
коченеет, как портрет к штриху:
в проруби болтаюсь я́, а хрусток —
он липучий: «Это опохмел?» —
«Нет, фольклор, традиция и кара.
Ангел мой, а если б я посмел…
быть сейчас сведённым, санитара
ты б исполнил? в стылое нырнул
без пальто хотя б медали ради?» —
«Я не водоплавающий». Гул
ржания един и слитен, в вате
полутвёрдых вод он глуховат,
в воздухе захлёбыванье смехом
звонче, шире, мы хохочем, ад
уж разверзся, а наш гогот эхом
катится, пугая книжных птиц, —
это о погоде, ухо к эху:
судорога рук без рукавиц,
ног и сердца в ужасе — помеха
детская ещё: уж я в Оку
столько раз входил и мерным кролем
преодолевал почти, угу…
Глуховат, всё глуше; приоткроем,
кажется, закон: на глубине
смех живой возможен, но не очень.)
«Ангел мой, дыши ж, дурак, а не!..» —
ангел мой не может без пощёчин.