Трижды

Домовый снег отвадишь от крыльца:
перенесёшь в поля, уложишь в крепость —
и трижды увлечёшься, ибо крепкость
наносов не ослабла — проницав,
что твёрже есть не клоун, так тягло,
упавшее в сугроб ещё младенцем,
младенец до сих пор, и он по сенцам
свистеть не станет, ибо не прошло:
не отпустили снег и голова?
Наверное, наверное. И крепость,
явив послушность, нераздельность, цепкость,
высотность (суть великость) вещества,
и дылдой стала, и до пары лип,
столь дерзкой, что во поле прежним летом
вдруг вымахала, вымахала. Ведом…
вам ведом, сэр, высотный этот всхлип:
«Этаж уже какой?»? Нет, не совру:
не ведом, и — второй, по меньшей мере.
«Даёшь!» — воскликнут мальчики-тетери,
два первых этажа проспавших у́
своих узорных окон, и шутя
поднимут увлекательнейший третий:
ну как поднимут… Командиры, дети
велят: «Давай-ка третий! Не дитя».