Вижу-вижу: ворона, схватив ребро,
переносит его в дремучее место,
во тайник, потому что ребро — добро
образцовое, редкое, как стамеска
(было дело), а также на голубом
от росы и дурацкой погоды луге
маки, что ли, а также говоруном
слово выговоренное фрамуге
электрички «Калуга — Москва-Москва»;
все находки — стамеска, останки, маки,
слово с блёстками «вж-пу» (полынь-трава
отдала, не цепляясь) — на жадной тяге
улетают в края, из которых вон —
только б сбить человека, который сумму
не Coloeus, галок, — но их, ворон,
пополняет, пугая ворон; угрюмо
ретируется, чувствуя взгляд из-пóд
козырька и бинокля: какая жалость,
на ребре человека, который влёт
бил ворон, бил ворон, бил ворон осталось
волоконце как яство, пломбир-бекон,
у палящих в ворон это место — что-то,
и — здоровья ведущим подсчёт ворон
арифметикам неба и донкихотам.
переносит его в дремучее место,
во тайник, потому что ребро — добро
образцовое, редкое, как стамеска
(было дело), а также на голубом
от росы и дурацкой погоды луге
маки, что ли, а также говоруном
слово выговоренное фрамуге
электрички «Калуга — Москва-Москва»;
все находки — стамеска, останки, маки,
слово с блёстками «вж-пу» (полынь-трава
отдала, не цепляясь) — на жадной тяге
улетают в края, из которых вон —
только б сбить человека, который сумму
не Coloeus, галок, — но их, ворон,
пополняет, пугая ворон; угрюмо
ретируется, чувствуя взгляд из-пóд
козырька и бинокля: какая жалость,
на ребре человека, который влёт
бил ворон, бил ворон, бил ворон осталось
волоконце как яство, пломбир-бекон,
у палящих в ворон это место — что-то,
и — здоровья ведущим подсчёт ворон
арифметикам неба и донкихотам.