У у́бера густые кудри,
а щёки, бритые ножом,
в котором в этом ясном утре
гуляют в небе сквозняком
то ангелы, то самолёты,
синеют за губами вслед,
на элегичном «мимолётны
сколь наши…» смолкшими и в цвет
испачкавшимися так скоро,
как одноногий экипаж
один лишь в облике задора
примчаться может на «он ваш,
уж васильковый и заколот
завидным бритвенным ножом,
передающим даже холод
вне самолётов, телешом
сквозящих с ветром ангелочков».
Он не расскажет на фарси,
кто и за что, — он оболочка
у восьминогого такси.
а щёки, бритые ножом,
в котором в этом ясном утре
гуляют в небе сквозняком
то ангелы, то самолёты,
синеют за губами вслед,
на элегичном «мимолётны
сколь наши…» смолкшими и в цвет
испачкавшимися так скоро,
как одноногий экипаж
один лишь в облике задора
примчаться может на «он ваш,
уж васильковый и заколот
завидным бритвенным ножом,
передающим даже холод
вне самолётов, телешом
сквозящих с ветром ангелочков».
Он не расскажет на фарси,
кто и за что, — он оболочка
у восьминогого такси.
