Так, серебрясь, округлости воды,
налившиеся в полночь на зелёном,
безвыходно звенят (чтоб нам, гулёнам,
в побег ушедшим в воздухе топлёном,
опасливо ходилось по заслонам
травы, кричащим, что шаги тверды
.
и чáсты, подомнут иных, иным
не устоять, забейтесь; «Тише, травы, —
усовестишь былинки, — не потравы
для убежал, а солнце слева, справа —
повсюду — посмотреть хочу. Неправы»;
и ляжешь подле к гулким позывным
.
открытым заострённым ухом); так,
похоже, очень, правда, выкрик тот же,
отрывистый и ясный, краснокоже
щекочущий воздушные ладоши,
и яблоко звучит, чей игрек ношу
откормленности сочной не дурак
.
терпеть отныне, не выносит, — и́
роняет плод. И, ушки на макушке,
бежишь поднять толстущее. К подушке
роскошное прикатишь, и веснушки
в проснувшейся тотчас опять простушке —
и те сияют: «Яблоки — звонки».
налившиеся в полночь на зелёном,
безвыходно звенят (чтоб нам, гулёнам,
в побег ушедшим в воздухе топлёном,
опасливо ходилось по заслонам
травы, кричащим, что шаги тверды
.
и чáсты, подомнут иных, иным
не устоять, забейтесь; «Тише, травы, —
усовестишь былинки, — не потравы
для убежал, а солнце слева, справа —
повсюду — посмотреть хочу. Неправы»;
и ляжешь подле к гулким позывным
.
открытым заострённым ухом); так,
похоже, очень, правда, выкрик тот же,
отрывистый и ясный, краснокоже
щекочущий воздушные ладоши,
и яблоко звучит, чей игрек ношу
откормленности сочной не дурак
.
терпеть отныне, не выносит, — и́
роняет плод. И, ушки на макушке,
бежишь поднять толстущее. К подушке
роскошное прикатишь, и веснушки
в проснувшейся тотчас опять простушке —
и те сияют: «Яблоки — звонки».