Часы мину́ли двадцать пять,
того гляди и двадцать девять
осилят, подадутся вспять,
пока опять не оскудеет
ночь, чтобы выступить назад
к вершине ночи. Время ходит
по кругу. Всякий ряб, усат,
с зашитым на ночь ртом, в походе
к котлете, на горшок не нем —
но вещь и вещь в помойном кризе,
смердящая до детских тем
о стуле и телесном низе, —
и всё равно звонят в звонок,
и должно сдаться или — к чёрту,
ночь однова, и где он, бох,
и наступают на аорту, —
сдать тех, кто не успел тебя.
.
Мы так удалены от света,
что и к себе, звонок долбя,
придём за собственным наветом.
того гляди и двадцать девять
осилят, подадутся вспять,
пока опять не оскудеет
ночь, чтобы выступить назад
к вершине ночи. Время ходит
по кругу. Всякий ряб, усат,
с зашитым на ночь ртом, в походе
к котлете, на горшок не нем —
но вещь и вещь в помойном кризе,
смердящая до детских тем
о стуле и телесном низе, —
и всё равно звонят в звонок,
и должно сдаться или — к чёрту,
ночь однова, и где он, бох,
и наступают на аорту, —
сдать тех, кто не успел тебя.
.
Мы так удалены от света,
что и к себе, звонок долбя,
придём за собственным наветом.
