Было даже жалко

Из пункта С в пункт П двуногий пёрся,
постреливая в тень мою, пока
не истощил двух маленьких и в ворсе
ещё коротком, редком, молока
которым мало, мало, мамка, мало.
В П, загрустив, напился, гадил, ось
земную лапал; ось его сломала:
с трудом и мясом не отодралось
ещё лицо, целующее в губы
земную ось, а он уже изныл:
«И я тут был», — обрызгав снегоступы,
снег выжелтил и боком — слеп же, хил, —
подался в С, назад, домой, дорогой,
которая глядела на меня
уже без осуждения: он трогал
курок, стрелял, промахивался, на
колени падал, умолял: водянку
оставить обе лапы, а меня —
отстать: «Четвероногое, изнанку
не хочешь ли? Животное, и дня
не ми́нет, как ты когтем-альпенштоком
меня располосуешь и обед
устроишь медвежатам, как под боком
возляжете, обглоданный хребет
посасывая и плюясь: “Как щепка”.
Дай оторваться — вдруг я оторвусь»,
мороз — улечься, обжигать некрепко,
глаза — увидеть хищника (вот гнусь,
коварный, сука); голосил: «Растрогай
до слёз (я золотушный, мне кранты):
остепенись…» И мне, четвероногой,
вдруг стало жалко, бросила следы,
петляния его, ушла на базу,
где двух солдат для двух детей легко
задрать, и с одного уже кирасу
срывала, как услышала: «Мяско,
а вот кому мяска; ошку́й, куда ты
исчез; согрей, кусай, но дай тепла…»
Какие, к распроматери, солдаты…
Стрелять не мог, и я его взяла.

1 Комментарии