Цветы, хлеб-соль, осмотр, перевязка,
носилки, переноска, если тряска
показана упавшему на уголь,
а угол отражения и угол
падения равны — иначе клумба
с анютиными глазками у клуба,
лечебницы когда-то, прежде куча
угля́ для согревания колюче
болтающего штучного поэта,
воронкой перерыта с силуэтом
крылатого, зачем-то с высоты
шагнувшего во льды, ещё б не льды.
.
В уме ли окрылённый, коль со свода
ступил… В уме: упавшему охота
со смеху умирать, и он за речи,
вернее, за отсутствие при встрече
речей, оркестра («разве похоронный!»)
и плакальщиков («разве что колонной
по семеро в ряду, и всяк — Козловский!»),
возносит (но они не из таковских,
не шутят) санитаров: два дебила
уныло волокут, и ангел мило
«Показана-показана! В дурдом! —
скисает. — Я не местный, я с крылом».
носилки, переноска, если тряска
показана упавшему на уголь,
а угол отражения и угол
падения равны — иначе клумба
с анютиными глазками у клуба,
лечебницы когда-то, прежде куча
угля́ для согревания колюче
болтающего штучного поэта,
воронкой перерыта с силуэтом
крылатого, зачем-то с высоты
шагнувшего во льды, ещё б не льды.
.
В уме ли окрылённый, коль со свода
ступил… В уме: упавшему охота
со смеху умирать, и он за речи,
вернее, за отсутствие при встрече
речей, оркестра («разве похоронный!»)
и плакальщиков («разве что колонной
по семеро в ряду, и всяк — Козловский!»),
возносит (но они не из таковских,
не шутят) санитаров: два дебила
уныло волокут, и ангел мило
«Показана-показана! В дурдом! —
скисает. — Я не местный, я с крылом».