Не сразу

«Перина не одна!» — кричал ребёнок.
Под театральным снегом детский тонок
в особенности голос у мальчонок.
Коленца эти и фиоритуры.
И — человечьи исподволь прищуры
наёмных душегубов, снежной дуры,
.
дежурящей взамен городового
на улице, где с детства бестолково
машинки ударяются; живого,
перебежать который ради лавров
намерился дорогу; дымом мавра
давящегося, коль антракт; кадавров
.
из полоумной драмы духа следом.
Сначала это скользкий в разодетом
арапе взгляд, который разве ведом
похмельному курильщику; и рыбий
призор с утра убившего за «выпей
сто грамм — и зарезай»; как вопль выпи,
.
дурной и нервный, сделанный окурком
сглаз постовой, с морковным носом, юрким
казавшийся; присущий сущим уркам
кадавров взор, которым бы Шекспира, —
и сразу бы глазами из пломбира
смотрели на ребёнка, майне «вира!»
.
орущему, чтоб мы глаза подняли;
а также строгий мой «ах, дети! Кали
нет на вас едкой» взгляд отца: бежали
через дорогу ноги, а престрого
диоптрии глазели чрез дорогу,
где человечек ликовал, ей-богу.
.
На что не засмотреться — бессердечье.
И всякий разглядел по-человечьи
сугроб в высокой горской шапке с речью
«Перина — не одна!» За ней подушки
вытряхивались Кем-то на горушке
небес. В пуху по самые макушки!

1 Комментарии