К полуночи морщина, и не раз,
лоб прорезала, славный лоб бутуза,
разглаживаясь, впрочем, лобик узя,
к утру, во сне. Проснувшийся тотчас
.
не понимал, не помнил, не скулил,
но — брился, бутерброд лепил, читая
о ливне и зонте, раз семь, восьмая
заметка раскрывала смысл-посыл, —
.
и шёл сидеть на стуле под дождём
под зонтиком. Сухим придя, часами
сидел на стуле в многотрудной драме
«Как прóклятый привычно в непростом
.
рабочем окружении пашу́».
Тут подле всякий раз садится некто,
со всей отдачей, словно бы он секта,
твердящий: «Завтра. Завтра. Завтра у́
.
вас, чмо-на-стуле, сволочь-пашет-он,
козлина-надрывает-пуп, иначе
всё будет, абгемахт, я не судачу:
вы-пашет-он вдохнёте завтра. Вон
.
собаки дышат, счастливы, часы
не наблюдают, вы ничем не хуже».
И так всю смену. Крупный план: на суше
на стуле человек сидит и — и
.
не дышит вообщé минуту, час,
всю непростую смену. «Жабры, что ли?» —
«Какие жабры, воздух, рыба. Вволю
вдыхают, рыба, тотчас, посейчас.
.
Так хорошо дышать. Уж так пахуч
собачий воздух». Крупный план: морщина
на чистом детском лбе неистощима:
проклюнулась, ползёт. «Не мучь, не мучь,
.
я не хочу дышать; меня — уволь…» —
скулит работник стула, только поздно:
желание посеяно, и поза
уснувшего — отчаянная боль.
лоб прорезала, славный лоб бутуза,
разглаживаясь, впрочем, лобик узя,
к утру, во сне. Проснувшийся тотчас
.
не понимал, не помнил, не скулил,
но — брился, бутерброд лепил, читая
о ливне и зонте, раз семь, восьмая
заметка раскрывала смысл-посыл, —
.
и шёл сидеть на стуле под дождём
под зонтиком. Сухим придя, часами
сидел на стуле в многотрудной драме
«Как прóклятый привычно в непростом
.
рабочем окружении пашу́».
Тут подле всякий раз садится некто,
со всей отдачей, словно бы он секта,
твердящий: «Завтра. Завтра. Завтра у́
.
вас, чмо-на-стуле, сволочь-пашет-он,
козлина-надрывает-пуп, иначе
всё будет, абгемахт, я не судачу:
вы-пашет-он вдохнёте завтра. Вон
.
собаки дышат, счастливы, часы
не наблюдают, вы ничем не хуже».
И так всю смену. Крупный план: на суше
на стуле человек сидит и — и
.
не дышит вообщé минуту, час,
всю непростую смену. «Жабры, что ли?» —
«Какие жабры, воздух, рыба. Вволю
вдыхают, рыба, тотчас, посейчас.
.
Так хорошо дышать. Уж так пахуч
собачий воздух». Крупный план: морщина
на чистом детском лбе неистощима:
проклюнулась, ползёт. «Не мучь, не мучь,
.
я не хочу дышать; меня — уволь…» —
скулит работник стула, только поздно:
желание посеяно, и поза
уснувшего — отчаянная боль.