Цвет февраля

Цвет февраля: декабрь ещё висит,
ослабили верёвку всей артелью.
Не суицид, но вымерзшего сбыт
артели выживалов. «Охладею
вот-вот к зиме», — гундосит выживал, —
и родина и шар дают поблажку:
выкатывают, чтобы отмякал
и розовел декабрь, звезду. Но тяжко
ещё: зима рвёт мякоть и тверда,
и на уколы шилом на верёвке,
распущенной чуть-чуть, лишь иногда
сучит ногами в ритме перековки
с заливки беговых катков везде
на полыньи в Оби, Оке и Волге.
«Хоть в прорубь, — изнывает по звезде, —
хочу звезду-не-редкость, и на чёлке
хочу её касания. Треух
не нахлобучивать хотя бы в полдень», —
записку оставляет, чтобы «ух» —
и в прорубь бух (помывка — очень потен),
усталый выживал. Цвет февраля
чеканят на рублях; рубли в карманах
хрустят как корвалол, светля-светля
обмороженья на уже румяных
гримасах выживалов. Как они,
шар, родина, отзывчивы. Ты только
с немасленицей шуры затяни
до дцатых января и на полстолько.
(…)
А в феврале три мачтовых сосны,
которым подоконник будет тесен,
когда меня не станет, вышины
достигнут вот тако-о-ой, и будет песен!..