…Ну или «Великодушно простите, но, пожалуйста, только в плечо»; или так: «Никуда кроме плеча»; а также: «Помните о плече: только губами». Этот нехитрый зимний закон знают все, впитывая его, прочитав свою первую книжку: слова о плече неукоснительны на задней обложке; чаще всего их формулируют так: «Встретив автора или его главного героя, приложитесь к нему (к ней) губами, но только к плечу». Разумеется; само собой.
Зачем? — бог весть; так повелось; никто не спрашивает, для чего дышат, а это то же самое. А ещё — но это не проверено и, скорее всего, суеверие, — только-в-плечо помогает в годы холеры: корреспонденты с мест пишут, что в прошлую холерную каденцию многие только так и исцелились. Но Nature об этом до сих пор ни гугу. Не понимаю.
.
Писателей в зимнем краю, как собак. «И те и другие почитаются туземцами как полубоги, — сообщает Моро де Бразе. — Открыто об этом не говорят, но подразумевают, что некогда оба существа положили начало зимнему племени, а об их чудодейственности теперь наконец-то узнают и в Париже: даже квёлые изображения из “Огонька”, висящие по углам их однокомнатных домов, согревают души и стены; лай трёх собак отгоняет метель; вой стаи — закатывает луну; незамерзающие чернила нарасхват, хотя любая лавка ломится от бочек с ними; собак, как и писателей, кормят, что называется, на убой (двусмысленно) и самым лакомым; телеги для передвижения писателей по краю бесплатны; собаки бегают сами по себе и где хотят; бешеных собак и исписавшихся писателей пристреливают. <...> Тайга подходит вплотную к их жилищам и нередко поглощает дома, но её не рубят, ибо и так тепло, и так сытно, и так весело. <...> Несомненно, диковаты: до гильотины им ещё века; хотя в счислении лобасты: однажды, покупая ведро раков к сбитню, я, по привычке, попытался обмануть юного приказчика, а он, взглянув на мой неполный мешочек с денежками, тут же выговорил правильный результат, полученный из головы, и смотрел по-волчьи, и потянулся за финским ножом, и моя проверка запрошенной им цены на манжете совпала с нею до третьего знака после запятой, которую они называют pęti. <...> При всей их безудержности в лавках, как в опере, гардеробы; тулупы висят, валенки стоят, по карманам никто не шарит, валенки на свои валенки, чтобы незаметно уйти, не надевают, в пролётках под ноги и в метель не сморкаются. Лишь с туалетами плохо. <...> Возмутителей и урлу умерщвляют изобретательно, не без веселья и аплодисментов, не дожидаясь осады Оренбурга и встреч у Сбера для передачи платёжного пароля: крупная женщина налетает на злоумышленника, ложится на него, и уже через три пересыпания полутораминутных песочных часов тот замирает; рукоплескания зрителей следуют. <...> А вот чёрных воронов в краях зимнего племени сбивают на лету: папуасщина, в которой я так и не разобрался, а посему не одобрил. <...> Хоккей на льду, ещё одна их забава, которую следовало бы перенять, появись у нас лёд: шайба, пущенная загнутой на конце палкой, проломив зрителей, стены, летит вёрсты и только потом успокаивается, убив зазевавшегося. <...> Я всем сердцем полюбил это своеобразное племя».
.
Не без предвзятостей, этнографичненько, но довольно точно, не правда ли? Спасибо, мусью Жак (либерте, эгалите, фратерните!).
.
Да и куда ещё Его можно чмокнуть: только до плеча и дотянешься, росту-то в Нём… В губы, да, было бы незабываемо, но и только — ибо признательности, надежде и чуду местá касания безразличны. Признательность выражается и утоляется; надежда крепнет; чудо случается чаще обычного. Люди светятся, приложившись. Люди отчаявшиеся надеются пуще прежнего. Люди выздоравливают. Люди научаются писать. Собаку гладишь, гладишь, а прибавляешь только в правописании, — а тут сразу рождается стишок.
.
И опять обратимся к г-ну Моро де Бразе: «В среднем одно стихотворение, рождающееся после заветного поцелуя Его заветного плеча, можно отнести к выдающимся, вещи навсегда, оно попадёт в учебники. А уж если целует Он, да в губы… <...> Плечи лобзают у многих писателей и их героев, но в Его плечо губы впиваются чаще всего, повсеместно, массово и с неописуемой нежностью, а не по привычке. <...> В голодные и бранные годы, которые тянутся тут десятилетиями, пробуя на бритвенный зуб поколение за поколением, только плечо и спасает. <...> Да, они придумали озимь, но и их зима придумала не кончаться. <...> Губы протираются обеззараживающей тряпкой, вымоченной в дёгте; справка от лекаря обязательна; первичный осмотр проводится выборочно, обычно каждого пятого; очередь к Его плечу не расходится несколько дней, пока её не разгоняют конные жандармы; отлучиться из очереди считается родовым позором; вне специально оборудованных мест с полевыми кухнями и кострами, целование невозможно, но всегда можно подстеречь Его около дома, заскочить к Нему в пролётку, записаться на Его проводы в ссылку и бежать за Ним до Торжка, выжидая момент, выпрыгнуть Ему на голову этаким чёртиком из воздушного шара, метнуть под экипаж детскую адскую машинку, заставив Его выскочить, и… Пойманному жандармы рвут ноздри и клеймят его плечо позорным ОН ЦЕЛОВАЛ ЕГО (на правом) БЕЗ ЕГО ВОЛИ (на левом плече). <...> В печальных разговорах на кухне тут часто звучит почти библейское: “И собаки смертны, и мы откинемся, и его физическая оболочка, увы, не вечна; и дыхание у всех нас с собаками, даже у Него, одно; и ничем мы, и даже Он, не лучше собак, ибо всё пустое, кроме поцелуя, запечатлённого на Его плече”».
.
Простите же за длинные цитаты.
.
Только в плечо.
Он снова увлёкся, опять загорелся срочно жениться, завести детей без счёта, дожить до смерти в глубокой старости от грустного сна о юности. Срочность порыва требовала быстрых денег, то есть чёса по городам и весям с заголённым плечом: сначала правым, потом, на подмену, отдохнувшим левым. Он морщился от одной только мысли, что опоздавшие к плечу потом будут полгода метать под его экипаж щадящие адские машинки, но у новой любови были запросы и даже закидоны. Надо. Должен. Обязан.
Впрочем, что Ему деньги. Что, наконец, Ему новая любовь с её милыми бзиками, если каждый поцелуй придавал Ему силы, а все вместе — силы неведомые, выдающиеся. Ибо писать начинали не только они, эти тысячи и тысячи, но и Он. ОН СНОВА МОГ И ХОТЕЛ ПИСАТЬ.
Вот для чего вся эта утомительная слюнная пачкотня.
Парадокс: только после чёса он переставал чувствовать себя мощами.
И, само собой, деньги.
.
А вот и ответ Моро де Бразе на вопрос, который вы уже обзадавались, а я будто оглох: почему нельзя было заслониться своими героями, а самому стричь купоны и в ус не дуть? У них вон сколько плеч для горячих народных лобзаний.
А про, см. выше, вдохновение вы уже забыли?
Во-вторых, «к тому моменту Он издал только первую главу, поэтому пока не решался отдавать Е. О. на расцеловывание до засосов и чесотки. Не считал Е. О. (а остальных персонажей и подавно) готовым к тяжёлому испытанию. Думал, что загордится, зазнается.
Что же до всем известной урождённой мадам Полторацкой, то и она в то время не могла подставить вместо Него плечо (плечико, конечно): мадригал был написан позже, а опубликован и вовсе через пару лет».
.
Крепко подумав о предстоящем хлопотанье плечом, Он сказал: «Да ну к чёрту» и больше у неё не был.
И ни одного стишка о ней не оставил. 
