Мы лазили на крышу, чтобы петь.
А некий лейтенант ходил по кромке.
Он мало пел, он больше пил, но медь
.
его подпевок затемняла ломкий
звук тишины: мы вторили в ночи
её устройству из любви и жути,
.
а этот лейтенант, чьи кирзачи
оттаптывали край, и знать о сути
коленец наших не хотел: орал,
.
он был марал, которому светила
олéниха, а не луна, вокал
не унимал, и глупые перила,
.
перильца по колено на краю,
его не унимали — горячили.
И о зонте подумали мы, чью
.
мышиную летучесть — да при штиле —
как не проверить на: он не рояль,
наш лейтенант, мы медными губами
.
подуем кáк, он как слетит, как вдаль
умчится, как на поле с тремястами
серпами, убирающими злак,
.
красиво упадёт под крики: «Боже,
мы лётчика изрезали…» Вот кáк
был всу́чен зонт, как голосить негоже.
Припев:
Как лейтенанта звали? — Лейтенант.
А на каком плече был аксельбант? —
Ах, не на том; был, не на том, увы.
А дом высок? — Повыше головы. 
