Шпана

Карпухин, не Колюня — старший, Славка,
который пил, наверно, лет с пяти.
Зелёный (без отца, а мать чернавка, —
а сам незрелый овощ: посреди
дороги перед бэ́тэрами сядет
на стул и подвывает: «Сироту
давите, не миндальничайте, катет
не раздавите только наряду…»).
Сервант (Сервант ввиду того что дома
однажды появился он — буфет;
восторгов сколько было!). Полутóма
(полкнижки прочитала, — и привет:
забросила вторую половину;
а вы букварь осилили?). Нога
(Ахмет воткнул однажды в сердцевину
его спины заточку, и, пока
заточку не достали, отказала
нога Ноги: он прыгал на одной).
Рассветные ворóны (хохот зала
прощания: «Как будто с ветчиной
прощаетесь!»; в июне так в четыре
утра орут, что я сходил с ума).
И целовали в губы. И, топыря
большие пальцы, плакали: «Эх, ма,
не что-нибудь, а пушкина хороним…
сжигаем то есть». И на мёртвом лбу,
который вдруг вспотел, простой синоним,
простой, как три рубля, но как волшбу
чертили. Слово «пушкин». Всяк по знаку…
Из Серпухова неужель шпана?
Из детства, что ль, архаровского? На-ка:
не звал её — пришла одна она.