В этом мире случайностей столько же, сколько и звёзд на небе. Они своевольны и суетливы, не всегда к месту и времени, но к ним всё равно стóит присматриваться. Или у вас другое мнение? Неужели вы за то, чтобы всё случайное подвергалось сомнению, поверялось, направлялось, а то и исправлялось? Постойте. Погодите! Вам что же, никогда не хотелось, чтобы что-нибудь случилось или случалось? Не может быть, чтобы такие мысли не приходили в вашу светлую голову!
А вот с Сидорóвым было иначе. До поры до времени он просто не знал о существовании случая. Но однажды, как написали бы в одной доброй книжке, волею судеб он поддался, как написали бы в другой, но дурацкой книжке, непозволительной сиюминутной халатности.
И началось всякое.
Конечно, можно было «принять меры», чтобы предотвратить это непонятное всякое, но спросим вас ещё раз: а зачем? Да, кое-чего уже не вернуть, но ведь никто, знаете ли, не пострадал, и даже наоборот.
Так пусть наша история послужит и, извините, преподаст. Ладно?
В понедельник Сидорóв вышел из подъезда и повернул направо. Так он впервые в жизни пропустил школу.
Мозг Сидорóва сызмальства знал, что школа находится слева, что это единственно верный выбор, когда ты выбегаешь утром из подъезда. Голова давно приучила Сидорóва к своей надёжности, и мальчик повиновался ей механически — так мы подносим мороженое к собственному рту, а не ко рту Феди, каким бы неразлейводой тот ни был. Однако левая нога Сидорóва, спрыгнув с последней ступеньки на остатки асфальта возмутительно неправильной формы, ещё не уничтоженные весенней капелью, которая вот уже неделю со всё нарастающей скоростью снижалась с подъездного козырька, на мгновение потеряла ориентацию.
И мальчик, ойкнув от скоротечной боли, пошёл туда, куда она указала, считая, что это и есть привычное лево.
Случай изощрён и коварен: сбитая с толку левая нога велела шагать строго направо.
Сидорóв — обычный ученик, правда, это не будущий шеф-повар, а потенциальный Эйнштейн-2, то есть человек, который позволит нам отправиться к звёздам. Так показал генетический анализ, сделанный в обычном порядке ещё в утробе его мамы; то же самое вот уже долгие годы твердят разнообразные традиционные тесты.
Пройдя нужное количество шагов, Сидорóв поднял голову и удивился: школы не было. Через миллисекунду он догадался, что произошло и, улыбнувшись, покачал головой.
Не увидев Сидорóва в классе, учитель нажал взволнованную кнопку, и дежурная бригада понедельничных преподавателей — астрономии, оперного пения, квантовой физики, младотарабарского, «Розового периода» Пика́ссо и теории бега на длинные дистанции — получила сообщение: «Сегодня работаете у Сидорóва», ибо ничто, ни ангина, ни застрявший лифт, не имеют права вторгаться в жизнь и судьбу любого ученика.
Но никто из них, строго по расписанию стучавшихся в квартиру Сидорóвых, мальчика не застал.
К своему удивлению Сидорóв понял, что даже не огорчился. «Ну ничего, я просто погуляю и сделаю, то, что давно хотел сделать, и увижу то, что давно хотел увидеть, — подумал он и позвонил маме:
— Мама, школа, кажется, переехала. Улица та же, а дóма нет. Так бывает? Да, мама, я знаю, что домá часто перевозят с места на место, но в нашем городе это впервые. Да, меня почему-то не предупредили. Нет, я пока не голоден. Нет, мама, “Эмпайр Стейт Билдинг” ещё не передвигали. Конечно, я буду её искать. Прощай, мамочка!
Он отключил телефон, заголил левую руку, плюнул на неё чуть выше запястья, ударил ребром ладони по плевку и зашагал туда, куда разбрызгалось сильнее всего.
Среди тех, кто в назначенные минутки переминался у двери Сидорóвых, не было лишь учителя Пика́ссо.
Случай игрив и склонен к спонтанному накапливанию: не туда повернув, преподаватель зашёл в другой подъезд, где наставлял сейчас не того ребёнка: с похожей фамилией Си́доров, только постарше, на которого сегодня упала сосулька.
Мальчик не стал говорить, что это не его предмет, потому что ему захотелось попробовать нового, а то и блеснуть — однажды он, воспользовавшись деталями металлического конструктора, написал портрет автора перегонного куба.
Но случай ещё и своеволен: с этого дня этот самый Си́доров раздумал быть инженером, — чудной стародавний художник Па́бло Дие́го Хосе́ Франси́ско де Па́ула Хуа́н Непомусе́но Мари́я де лос Реме́диос Сиприа́но де ла Санти́сима Тринида́д Ма́ртир Патри́сио Руи́с и Пика́ссо захватил его воображение и даже подчинил волю. Так мы потеряли будущего главного инженера одной из первых орбитальных гелиостанций. Это восполнимо, но многим всё равно обидно. И их можно понять: вдруг художник из Си́дорова будет аховый?
Но вернёмся к Сидорóву (запомните же наконец: ударение на последнем слоге!). Первым делом он заглянул в тир. Купив пулек на все деньги, он в страшном возбуждении погладил отдыхающую на цепи винтовку и, ахая от удовольствия, принялся палить в торопливых консервных зайцев, в столь же жестяных медведей, делающих вид, что пилят бревно, и, конечно, в ветряную мельницу, обещавшую главный аттракцион: вращение крыльями. Расстреляв всё и ни разу не попав по цели — маленьким смутно белым кружочкам, Сидорóв испытал трепет, сходный с тем, когда решил краевую задачу Дирихле для уравнения Пуассона в кольце. «В любом случае, мама, это не хуже Пика́ссо», — успокоил он себя.
К тому времени в школе сработала изыскательская кнопка, и на Сидорóва были брошены лучшие люди-следопыты. Но все они приходили с пустыми руками, ибо высматривали будущее светило лишь по двум-трём румбам с разницей в 11,25˚, то есть прочёсывали направления, находящиеся чуть к северу и югу от сидорóвского «налево». Никто и подумать не мог, что Эйнштейн-2 (а то и «три», как говорит увлекающийся академик Асмолов-мл.) способен на такое: перепутать лево и право.
После тира Сидорóв поспешил к озеру.
По дороге он увидел красную кошку. «Странно, что у неё четыре ноги, — подумал Сидорóв. — Что тут более случайно: четырёхлапость или этот классный рубиновый оттенок? Кошки вполне могли произойти от собак, у которых тоже четыре ноги. А собаки? Они умные, но не настолько же. Допустим, их вывели питекантропы. С какой целью? Для того чтобы быстрее перемещаться? И не только: у питекантропов всегда было много скарба, и их вьючные псы помогали им переезжать с места на место. На двух ногах это было бы не так удобно — убегать от ледников на юг, а от засохших рек к полюсу. В общем, всё сходится: у красной кошки должны быть четыре ноги. Значит, случаен цвет. Красное на белом — очень удачное, хорошо различимое сочетание. Красная зимняя кошка, которую легко заметить, чтобы любоваться ею?.. Кстати, хватает ли нам двух ног и двух рук? Хотя я предпочёл бы ещё одну пару глаз. Кажется, сегодня это уже не проблема. Хвост тоже бывает полезен. С хвостом человек наконец-то сможет если не летать, то парить…»
(Ну вот к чему эти ехидные улыбочки? Человек, который, скорее всего, проведёт нас к Альфе Центавры, не обязан разбираться во всём! С другой стороны, может, всё так и было? Нет, правда, вы готовы поставить свою колкую улыбку на то, что наука не ошиблась с красными кошками и ездовыми собаками питекантропов? То-то.)
Необычайный совет, собравшийся в школе, выслушал жалостливые доклады следопытов и, следуя процедуре, дал добро на запуск дронов — как наземных, в виде городских дворников, так и воздушных, как две капли воды похожих на снегирей. Беспилотники тут же взялись за дело: осмотреть предстояло всю территорию города.
— Возможно, от этой операции, зависит судьба человечества, — напутствовал их директор школы. — Будьте бдительны, дорогие. Ваша цель — ученик Сидорóв, 6 лет 121 день, 120 см, 19 кг, биография и автобиография прилагаются, красно-синий верх, жёлтый низ, обнаружить, установить визуальный контакт, если потребуется, подружиться и сводить в «Макдональдс», где накормить мороженым. Пожалуйста, дорогие, не дайте какой-нибудь глупой случайности отдалить от Земли звёздное будущее!
«Впрочем, обо мне, наверное, уже волнуются, — подумал Сидорóв, огляделся и, не заметив ничего особенного, вывернул наизнанку шапку и куртку. — А вот от рюкзака надо бы избавиться…»
На звонок в квартиру №1 в ближайшем доме открыла немолодая дама с печальными глазами.
—Ах!.. — вздохнула она и посмотрела на часы. — Кажется, я обо всём догадываюсь.
— Да, — сказал Сидорóв, — так и есть. Вы не могли бы приютить мой рюкзак? Я приду за ним вечером, на обратной дороге, у меня большие планы. Здравствуйте.
— С радостью, — заплакала домохозяйка. — Здравствуйте.
Сидорóв поклонился ей, прижав руку к сердцу.
— Погодите, — сказала она, — вам надо переодеться.
— Это ни к чему, — ответил Сидорóв, — я кое-что предпринял.
— Ну, наша изнанка — давно уже не секрет, — грустно улыбнулась дама. — Я дам вам одежду сына, и у вас получится. — Она принесла всё, что требовалось, и даже больше: новую обувь. — Такие сейчас уже не носят, в них не то что Интернета, даже подогрева нет, зато здесь очень толстая стелька, — пояснила домохозяйка, — и вы станете чуть выше. Ворóны ни за что не поверят, что за несколько часов вы выросли на целых три сантиметра!
— Остроумно! — поблагодарил Сидорóв. — Только не ворóны, а, кажется, снегири.
— Вот как. Неожиданно, — улыбнулась дама.
Сидорóв, переоделся, переобулся и, уже стоя в дверях, спросил:
— Почему?
— Из-за сына, — ответила домохозяйка и промокнула глаза платком. — Он хотел водить троллейбус, а в нём видели водителя трамвая. Но ему не хватило настойчивости: он так и не смог сбежать с уроков, чтобы засматриваться на троллейбусы и влюбиться в них по-настоящему.
— Как у него дела? — поинтересовался Сидорóв.
— О, замечательно. Трамвай он водит несравненно, лучше всех, но вечерами на него страшно смотреть — грустит о троллейбусе.
— Я скоро вырасту, — сказал Сидорóв, — и, обещаю, подниму этот вопрос. Да и с изнанкой надо что-то делать…
Больше всего Сидорóв боялся, что лёд уже растаял. Тёмные фигурки в центре озера подсказали, что это не так.
— Ура! — заорал Сидорóв и понёсся к рыбакам.
Увидев Сидорóва, рыбаки сделали круглые глаза, но потом посмотрели на солнце и стали наперебой предлагать гостю свои лунки.
— Клюёт не часто, но вся рыба с локоть снежного человека, — сказал первый рыбак.
— А у меня только мелочь, но в жареном виде это объеденье, — сказал второй.
— Давай ко мне, малец, я секреты знаю, а им просто везёт, — сказал третий.
— Дело не в улове, секретах или везении. Главное, товарищ, поклёвка, — сказал четвёртый, бородатый, с грустным лицом, рыбак, и Сидорóв подошёл к нему:
— Мне бы просто попробовать. Я потом всю жизнь буду об этом помнить.
— Понимаю это прекрасно, — ответил бородатый и, подняв Сидорóва, посадил его на рыбацкий ящик. — Лекции не будет, сам всё почувствуешь, товарищ.
Дёрнуло почти сразу. Сидорóв, завопив на всё озеро: «Нет-нет-нет!», спрыгнул с ящика, едва не угодив в лунку, и рванул удочкой вверх. Из подмороженной воды выскочило что-то маленькое, но живое и на редкость серебристое.
— Блесна?! — печально вскричал Сидорóв.
— Улов! — расхохотался рыбак. — А «нет-нет-нет»-то почему?
— Думал, что срывается, — чинно пояснил Сидорóв и наконец-то зашёлся в восторге: — Я поймал?! Это правда рыба?! А какой породы?
— Карась, — ответил бородач.
Сидорóв нежно снял рыбку с крючка, поцеловал её и прошептал: «Карасик мой». И, засунув руку в лунку чуть ли не по плечо, отпустил добычу.
— Правильно? — спросил он у рыбака.
Тот кивнул и подбросил Сидорóва высоко в небо:
— Ты прирождённый рыбак, товарищ!
— Это вряд ли, — серьёзно сказал Сидорóв, приземлившись.
— Чем ещё могу помочь, товарищ? — спросил бородач.
— Хотелось бы на обычной рыбалке побывать, но это невозможно: не сезон, — вздохнул Сидорóв.
— Пошли, это недалеко, — сказал рыбак и устремился к берегу.
— Это правда? — Сидорóв едва поспевал за ним. — Неужели?
— Невозможное было возможно, но возможное было мечтой, — загадочно ответил рыбак и пояснил: — У нас тут неподалёку целый пруд под крышей.
— Вот это да! — заорал Сидорóв и… спрятался за спутника, так как над озером показалась стайка снегирей. — Дядя, возьмите меня за руку, пожалуйста.
Свободные от уроков преподаватели, собравшиеся в центре управления школой, недоумённо зашушукались:
— Ну что это за профессия — рыбак! Зачем ему это?..
— А что вы будете делать, если он решит посвятить ей жизнь? — ни к кому не обращаясь, произнёс учитель физкультуры. — А в хобби вы ему тоже откажете?
Все обернулись к нему: главный физкультурник школы, бывший боксёр, который когда-то «безосновательно» бредил космосом, погрузил физиономию в свои огромные ручищи.
— Кому-то бокс, кому-то звёзды, а кому-то рыбалка. Я всё понимаю, — вздохнул он. — А если всё и сразу, а там как уж получится?..
— Поверьте, мы тоже волнуемся, — успокаивающе сказал директор.
Рыбацкое счастье нехитрое: поймав две латимерии и чёрного живоглота, Сидорóв почувствовал что-то вроде пресыщения (и правда, это было немножко слишком — столько счастья разом просто не бывает). Да, случай подозрительно щедр.
— Ого, почти пятнадцать килограммов! — присвистнул бородатый рыбак, взвесив роборыб. — Ты, товарищ, не думай, они даже лучше настоящих: говорят, природные менее опасливы. А главное — все живы: и наши, и натуральные.
Сидорóв улыбнулся:
— Это лучший день в моей жизни. Но… мне бы ещё во Дворец спорта попасть…
— Насыщенная у тебя программа, товарищ, — сказал бородач. — Уважаю. А что там, во Дворце?
— Бокс хочу увидеть. Очень. Перчатки потрогать. Вдруг дадут…
— Тогда поехали.
— Спасибо!!
— Кажется, он сказал «бокс», — объявил директор школы. — У одного из дворников что-то со связью. Я не очень хорошо разобрал… Нет, так и есть: бокс. Почему бокс? Где у нас может быть бокс?
— Какой ещё бокс?! — всплеснул руками преподаватель квантовой физики.
Сидящие в центре управления посмотрели на учителя физкультуры: он выскочил из кресла и, чему-то улыбаясь, забегал по проходу.
— А вот Эйнштейн мордобоя сторонился… — тихо сказал физик и уткнулся в свои маленькие ладони.
— Ну что это за профессия такая — боксёр! — вздыхали учителя.
— Нормальная профессия! — Сверкал глазами физкультурник.
Пока огромная машина рыбака прогревалась, Сидорóв обошёл её сто раз, останавливаясь сзади и принюхиваясь.
— Ты чего, товарищ? — спросил рыбак.
— Я знаю, что это вредно, но уж очень нравится. Ничего не могу с собой поделать. Есть запахи, которые что-то напоминают…
— Ясно, — усмехнулся бородач. — Я до сих пор помню, как пах мой первый улов.
— А разве у рыбы не одинаковый запах?
— Что ты, конечно, нет!.. Но ведь ты, товарищ, что-то другое хотел сказать, да?
— Да, — признался Сидорóв. — Другое.
— Уж не о вождении ли мы говорим? — рассмеялся бородач.
— О нём. Можно?
— А умеешь?
— В теории — да. Назубок.
— Тогда за руль! Мне и ста метров хватит, чтобы понять, какой ты водитель, товарищ!
— Как бы не разбился! — воскликнул директор школы.
— Этот рыбак нравится мне всё больше… — пробормотал физкультурник.
— А вот Эйнштейн так и не научился водить… — прошептал физик.
На реке, последней точке своего маршрута, Сидорóв был в половине третьего. Он забрался на старый железнодорожный мост — монументальные каменные быки, похожие на башни, и ржавое шаткое железо с выпадающими заклёпками, по которому и ходить-то было страшно, не то что на поезде разъезжать. Ветер свистел правильный, строго по руслу и течению, но пока не той силы, чтобы помочь воде раз и навсегда взломать, оттолкнуть от себя лёд. Не хватало какой-то малости. Её-то и поджидал Сидорóв, стоя на самой середине моста лицом к ветру.
Вождение ему понравилось, и он, конечно, со всем справился, но вот какая штука… Нет, смутил его не огромный руль рыбацкого джипа, а его собственные ощущения. Все эти обещанные сто метров Сидорóву казалось, что он сидит за штурвалом самолёта. Но за окном ничего не происходило, и вместо облаков плыла еле движущаяся обочина, и ветер не бил в стекло кулаком, а лишь поглаживал его, и, когда он нажимал на «газ» и тянул руль на себя, картина впереди не взрывалась солнцем и чистым небом, а оставалась той же. Это было немного скучно. «Красная зимняя кошка, — подумал Сидорóв. — Куда же она убежала?..» Он вспомнил, что где-то за городом был аэроклуб, но просто так туда не попасть…
Вымпел на пристани, стоявшей впереди по течению, заметно ускорил биение; снегиря, что сидел неподалёку на главной ферме моста, едва не сдувало. «Вот-вот», — подумал Сидорóв. Убирающий пристань дворник помахал ему лопатой. Сидорóв обрадовался: «Тоже ждёт!»
— Ну когда же? — спросил директор школы.
— Точных данных нет, — ответил снегирь. — С минуты на минуту. Лёд явственно трещит. Кое-где появились разводья.
— Замёрзнет он там, вот что… — проворчал директор. — Или свалится…
Юркие и крепкие люди в красных, чёрных, белых, синих перчатках, огромных, с голову Сидорóва, жёстких на ощупь, но совсем не страшных, молотили груши, чему-то улыбаясь. Запах зала оказался совершенно новым — и каким-то увлекательным, с ним было приятно знакомиться, им можно было дышать. Сидорóву нашли самые маленькие перчатки и дали постучать по всем мешкам, грушам и торсам, а потом наконец-то оставили возле ринга одного: «Смотри сколько влезет». Сидорóв залез на пластмассовую скамейку, его голова оказалась между первым и вторым канатами, и бокс стал живым, слишком живым: двое парней избивали друг друга так, словно у них не было завтра, ни один не хотел уступать, и от этого бой только зверел. Через некоторое время каждый их удар стал попадать точно в голову Сидорóву, и у него покраснело в глазах, а потом и захлюпало. «Понравилось?» — спросил молодой тренер, который принял Сидорóва из рук рыбака. «Не совсем», — с трудом признался Сидорóв. «Зря. Но ты всё равно приходи. Бокс — не то, чем кажется на первый взгляд».
Случай велик: ледоход начался ровно в три. Река вдруг вздулась, встала колом, словно захотела в небо, пошла крупными, с хорошую улицу трещинами; лёд, которому не хотелось суеты, зарычал, но течение настаивало, выталкивая из себя куски твёрдой воды по всей ширине русла. Сначала разнокалиберные льдины просто петушились: вздымались и опадали, наскакивая друг на друга, но оставались на прежнем месте. И лишь потом, когда между ними стала показываться живая вода и течение начало пересиливать заторы, всё разом пришло в движение. Начался волшебный ледовый парад.
Каким же захватывающим было это зрелище… Сидорóв впился в него глазами и не отпускал ледоход до тех пор, пока не понял, что начало темнеть. Затем, бубукая что-то торжественное, он спустился с моста, подбежал к реке и вытоптал в снегу: «Ледоход велик! Это должны видеть все!» Счастливое дело — случай.
— Всё. Нет больше моих сил! — сказал директор и нажал тревожную кнопку.
В тот же момент Сидорóв разбежался и запрыгнул на большую льдину, которая маршировала в метре от берега.
