Христопродавцы понемногу налили́сь и вышли,
Нéкто упал официанту в ноги: умоляю, счёт бы!
Мечтаю, говорит, перетереть со всевышним,
общну́ться — как стихоплёт со стихоплётом.
Я, знаете ли, сам немного тогó — писатель,
два романа в проекте, три в нечищеном унитазе,
сказал бы ему: знаешь что, любезный приятель,
наведи-ка ты порядок в одной своей фразе.
«Слово было вначале» — но какое, какое?!
Скажи толком, а то торможу безбожно:
тридцать лет и три года крапаю — и вою,
ногти рву, и больше, прости, невозможно.
Рюмку-то держать тоже надо, верно?
Да и мысли иногда всё-таки набегают,
а как их запишешь, если не даёт вера:
эти смирные, а первое всё время пугает.
Слово. Слово. Пальцев не жалко, Слово!
Первое, мать его, надоумь, как нужно!
Я бы тебе тогда каждый день полседьмого
творил милостивое — от сердца, послушно.
Да приклони ж ты слух: не в благодарность!
Изнутри, с теплотой, став наконец человеком…
Или… Неужто у нас со Словом непарность?
Можно только тебе и, по мелочи, грекам?!
Ладно, молчи, не отвечай сразу, продолжу.
Вот вчерашний роман, написал и в пепел.
Начинался так: «…и порвали сумняся ничтоже
цветы все и травы, и море один вспенил,
и óтняло оно тех, что улыбались открыто,
землю нéжили, давая другим пропитанье,
и уже завтра любовь была избыта, забыта,
и нелепые почки ждали опять набуханья…»
Но что, что тут за первое Слово, скажи же!
Кто они: люди, звери, моря или вечность?
Белые, тощие, карлики? — Я ж их мотыжу!
Отчего в их сердцах этакая скоротечность?
Для чего они — немтыри́ без имён на лыжах,
колёсах, своим ходом, с зубами, ножами, серпами
для вспарывания сердец и веков обрыдших
под океанские плавания посуху и плотами?
Избранностью и бессердечием чему обязаны?
Ушиблены отчего, тыкаются слепо в небо?
То ногами топчут, то душами накрепко связаны?
Мать ты сегодня — или завтра не дашь хлеба?
Хорошо ли, плохо ли — не помнят, да и не знали.
И больно мне потому, страшно, хотел-то другого:
в маму впадал, в детство, а вышло, как в кинозале:
на чужих языках, на перемотке. Скверно, Слово!
А у меня нет этих Слов — не стяжал, не зá что:
я же пальцы ломаю, не понимая написанного.
Он, Она и Оно мутные — вот и все мои мачты,
дети мои, потолок, зассанный, но вылизанный…
Так представите? То есть нальёте? Ох, простите…
Никак не могу закончить этой дурацкой фразы…
Что там было вначале? Слово «Не подведите»?
А смотрел он при этом как? Зряче или безглазо? 
