Он приходил, чтоб разузнать о нас,
мальчишка снизу, голова два уха,
в глазах щенячьих шоколадный «фас»,
но всё же «фас», и смех плескался сухо
(так в ванну пáдают усталые мячи,
когда вода меняет плюс на минус:
пусть кипяток себя не сволочит —
сварить мячи удача, а не милость),
и руки так держали карандаш,
как будто финский нож уже в палитре,
а рисовал он радужный «калаш»
под надписью «А ну-ка, слёзы вытри»:
из дула вылетавший штрихпунктир
шарахался до крови об обрезы,
лист продолжался на столе, и полный дыр
бог знает кто не кланялся железу,
но из него изрядно протекло,
и мальчуган кричал: «Сегодня серый!
Венозный — серый! Ах, не повезло —
он скоро просочится в атмосферу,
а мы вдохнём и будем ровно он,
и мама в синяках не сможет утром
подняться и сказать ему вдогон:
“Стенокардия ладно, где же пудра?
Как спрятаться ошмётку среди лиц?
Как сердцу разжевать, чтоб не болело?..”»
По счастью, рисованье билось блиц,
и бог весть кто заслуживал расстрела…
«Меня возьмёте, если чтó, к себе? —
Он был покорен, потому что скромность. —
У нас и вправду движется к пальбе…»
И убегал, участием наполнясь. 
