Вдруг вошедшему первому, даже если для этого
дверь телячью нарежет на косые, как взгляды, ломти,
а меня поперечного, учащённо и вздорно воздетого,
для покорности внешней повяжет собой на груди,
приложив головой, как дурную теорию к практике,
и, водой отпоив, не накроет допросом на стол,
а с домашней улыбкой впервые в нелепой галактике
дело скажет: не дрейфь, ни за что не посадим на кол,
но в обмен умоляем вести за собой со смятением
этот угол на глобусе, этот растерянный край, —
изо всех первых встречных хотя бы с сердечным биением
ты один нам откажешь, поэтому, что ж, выручай,
посвящаю с раскаяньем (просто, вошедший, мне некогда,
я б, наверное, смог — только кто же избавит меня?)
эти скифские строчки (на память их, раз больше некуда;
если снова понадоблюсь, я среди кровных дворняг). 
