Беглый мах слюдяного крыла,
самолёт ускользает с ладони,
я вишу на ветвистом перроне,
на посадку заходит игла;
махолёт принесёт взгляды нá
место, где есть вода и продукты,
повезёт — попадутся редуты, —
и в глазах моего летуна
я* увижу, как гадский тиран,
окопавшись, звереет в засаде, —
проползу в травянистом халате —
что поделать, пойду на обман;
сéло жáло, нектаром полнó,
отхлебну, пока нет кровососов, —
авион, даром что стоеросов,
обещал подкормить заодно.
Чтó я и́м — острию с летуном? —
От ветров пару раз (или трижды)
укрывал, как детей, а поди ж ты:
то шпионят, то вьются волчком,
чтобы цел-невредим был и сыт.
Имя этому есть? Может, «дружба»?
Коль такое бывает, неужто
наш разлад с саблезубым изжит? 
* Кто он — герой этой недавно найденной верхнемеловой грамоты? Первый примат? Может быть! И если это так, то кто же эти самолёт (махолёт, летун, авион) и игла (жало, остриё)? Стрекоза и пчела? Бог весть. Словарь нашего пра, кажется, уже сложился, но вот живым существам он пока не придумал названий: кровососы, гадский тиран, саблезубый — мы можем только догадываться о животных, скрывающихся под этими старозаветными кличками…
