Мы из пишущих последние,
следом только толстый слой:
строф нечитанных наследие,
строк сквозь зубы рассыпной
не в ослов корм, не в растения,
что с завидной глухотой
вылезают средостением
закругляя упокой;
в ночь, когда последней рифмою
загустеет тишина,
русский ляжет Хиросимою,
и закончится война
между искрою и пеною
на немеющих устах,
дальше сами с вашей фенею,
ковыряющей в умах,
выживайте, если сможете,
лучше сразу из мозгов,
изуродоваться в гоготе
будь готов — всегда готов;
ну а нас, последних дышащих
невозможным языком,
схороните в краснокнижии
под этажным матерком,
позволяя самым конченным
по затяжке, прежде чем
приблудиться на обочине
сорняками насовсем, —
загибаясь, хоть страницею
удивлённо поживут:
согрешат со крановщицею,
реку вдруг переплывут. 
