Хозяйка зима

Разлёгшиеся вещи и живое
(я слышу вой: «Графья на канапе.
А канапе — моё, моё!», но в вое
в довольстве есть прощение: «ЧП
для вас, графья, а для меня подёнка,
но я вас пощажу, я дам вам шанс»)
зима, вломившись в дом, не так студёно
и и́нейно изводит, как за нас
могла бы взяться, занемей мы в доме,
обложенном ходячими людьми
которые работают в саркоме
отечества двуногими, детьми
любимого начальника. Вот детской
рукою пишет мне желтофиоль:
«Хрустит наш Бенджамин, но — фуск мертвецкой:
упорствует в зелёности, на боль
убытия тебя в края свободы
не отвечает смертной желтизной,
он держится, Исупов, на изводы
кладёт с прибором в фортку. Мезозой
и я переношу… ещё цветная,
и баба Зина ходить поливать.
Не забывай нас, сволочь, вспоминая
хвощи и птерозавров. (На кровать
зачем ты, убегая, бросил марки?
Порхает Гваделупа в сквозняках.)».
Спасибо, бесконечная, что ярки
оставленные впопыхах в силках.