Пути до моря — лес не яблоневый, тёмный:
по кучевым смешливым облакам,
из парусов лишь горизонт спитой, бездомный,
поддато отбыл двухколёсен и упрям
я после прóводов воистину трёхдневных,
густых, как мат под артобстрел Земли,
не колесил — ломился и распевно
орал в туман: всё могут корабли
пустыни, если вырвались пустыми
бог весть куда, но только не назад,
и ветер мёл сначала мостовыми,
потом подальше, после наугад;
но всё-таки он с севера, а значит,
спина смерзалась от тычков не зря —
о связи долгой водки и удачи
я резал умственно, ловя поводыря:
там, где-то там, где севером не пахнет,
сначала будут пальмы и края
всего иссохшего: рек, губ, пайков и пáхот,
и лишь затем беспечные моря…
Моря! Моря… Потеха. Только в книжках.
Их нет! Нет их… А далее снега,
конец всего — возможно, и судьбишки:
я в горле стану у себя наверняка…
Крутились ноги, думая о воле:
надолго ль хватит, коли впереди…
уже Таруса; что если позволят
сойти и вольно речкой разбрестись…
Но у Тарусы собственные планы:
она не отпускает — никогда;
в меня на всём ходу вбежала Анна —
прямая, верная отвесная черта:
нет больше «до», а только «слышишь, грустно»,
когда спешим по одному домой;
какое море — если есть Таруса,
где русым стал, а был совсем седой. 
