Ханэцуки

В безвоздушном, почти, пространстве живём мы́,
я и другие вещи, бесполезные и не очень,
и когда с неба нá голову сваливаются шумы —
ханэцу́ки это, это мы (я, выпрыгивая из порточин,
отбиваю волан: далёкий Новый, долго же он летел,
она ударила, набросился ветер, унёс, она и забыла,
а я ждал, а к ней столько потом таскалось тел,
а она возьмёт их зá нос и́ — под стропила,
и́ — на крышу: «Смотрите, суженые, вот простор,
и он мне дорог, не помню, чем, нó — óчень»,
и до следующего Нового выглядывает из-за штор:
«Дура, дура» [как по-японски «дура»?], и до пощёчин:
«Вспомни, отпетая, вспомни ж» доходит, нó — нéт:
она однажды забывает проснуться, а волан — вот он:
господи, где же тебя носило? И отбиваю. Сюжет —
эка невидаль, но — жив не буду, а будет преподан,
не отобью если: если не отобью, тушью лицо —
уж она постарается — вымажет: пятно — за промах,
а я, что же, дамся? — Нет: разденемся до борцов,
и, поддавшись, останусь под нею среди искомых
пирожных бёдер, грудей. И тут я вспомню: она.
Она! Её! Нет. И промахнусь, не уронив тюленью
неповоротливость. А подав, осталась совсем одна)
играем… играли. Не путать с упавшей ступенью.