На Святки надеваю расписную
медвежью морду, обрастаю мехом —
и трепетен уже, и, одесну́ю
подавшись, отираюсь по застрехам,
чирикая о зимнем с воробьями:
сидеть, болтая задней лапой вечер
до гущины полуночи и в яме
воздушной очутиться, коли ветер
до сильного поднимется, и песни
реветь (чуть-чуть от боли), величая
всех, кто нальёт и, прорычав «исчезни»,
намнёт бока, людьми по умолчанью
с высокой буквы, с самой высоченной, —
что лучше может быть… Сверну ошу́ю —
и напорюсь на клык ярёмной веной,
на нож, на «розочку»: на первого-вторую
козлы и свиньи рассчитавшись, строем
проходятся. Как разобрать, кто люди?
Замашки человечьи дракой, боем
им не дадут прикончить: цыкнут: «буде»
и провизжат: «камаринскую, ну-ка!» 
