Всё скурили: гербарии, чайный лист,
досмолили из пепельниц — и с ножами:
«Табаку! из карманов труху! Душист
как карманный табак…» Голоса дрожали.
Дым карманный глотая, в котором был
вкупе с «Примой» и «Шипкой» настольный сахар
(ночью сахар в кармане в трамвае мил:
горстку всыпал в себя — и уже заахал
трепетанью колёсному в унисон),
русских денег монетки (для газировки,
позвонить, позвонить в другой город, тон
не найдя, позвонив ей, слова неловки,
чтобы падали решкой-орлом, в метро
пропускали: покажешь пятак — и ходу)
и горбушка (которой мокрым-мокро:
в палец масла и соли, всегда охота
укусить — и улыбиться дураку),
дети плакали, радуясь, узнавая,
что я, может, и сволочь, но не солгу,
что сейчас я бродячий и сплю в трамвае,
дети плакали, злясь, узнавая, как
жизнь в трубу улетает, и на светиле
тоже после пройдёт, и тогда — табак.
И не били почти что, не очень били.
1 Комментарии
досмолили из пепельниц — и с ножами:
«Табаку! из карманов труху! Душист
как карманный табак…» Голоса дрожали.
Дым карманный глотая, в котором был
вкупе с «Примой» и «Шипкой» настольный сахар
(ночью сахар в кармане в трамвае мил:
горстку всыпал в себя — и уже заахал
трепетанью колёсному в унисон),
русских денег монетки (для газировки,
позвонить, позвонить в другой город, тон
не найдя, позвонив ей, слова неловки,
чтобы падали решкой-орлом, в метро
пропускали: покажешь пятак — и ходу)
и горбушка (которой мокрым-мокро:
в палец масла и соли, всегда охота
укусить — и улыбиться дураку),
дети плакали, радуясь, узнавая,
что я, может, и сволочь, но не солгу,
что сейчас я бродячий и сплю в трамвае,
дети плакали, злясь, узнавая, как
жизнь в трубу улетает, и на светиле
тоже после пройдёт, и тогда — табак.
И не били почти что, не очень били.