Надоел

И в космосе всё те же суета,
обожествленье, всякой швали эго
вылизыванье (иго!), разлита
собачья жизнь, и дёргается веко
(я в зеркало смотрел: подобных глаз
я не видал на лицах, а у шавок —
через одну). Пустить бы, право, газ
и положить всех (впрочем, кроме славок,
которых взяли воздух здесь блюсти;
не канареек — те б уже подохли).
Но некого травить там, где дожди
метеоритны, а живые — рохли
(я и семь славок), а вода — моча, —
нас только трое: я, HAL 9000
и Ничего за стенкой. Топоча
лечу на зов начальства: хочет высечь?
попросит почитать ему роман
из жизни проституток? сделать книксен?..
Я хоть и в стельку, хоть и вдрабадан,
но, чтобы быть здесь, был не раз нанизан
начальником одним, и сам троих,
которые стояли предо мною,
за пивом положил, чтоб не по-их
случилось, но по-моему… «Помою!..
Помою я иллюминатор, сэр.
Простите за эмоцию». Не видит
Альдебарана, видите ли. «Р»
моё ему претит: на «л» (эпитет
«скотина») просит заменить. Бу сде!
Почтительность! Поклоны бью душниле!
А просишь долбануть по Красной — не,
не может он, он знает, что грешили
покойники её, но — «ни за что,
никак, мой друг, не мóгу, ибо грубо».
Ну хорошо же: и, надев пальто,
треух, открыв все окна, я голубу
курочу ломом (лом всегда со мной) —
и в чемоданы, и в открытый зá борт.
Прощай, HAL 9000! Сам помой
иллюминатор. Ты теперь не заперт.